«Для развития твоих музыкальных способностей, и только.Мужья это ценят, и ты сможешь при случае блеснуть на вечеринке. Так чтовыбрось-ка ты из головы свое фортепиано и иди учиться на юриста – этопрофессия будущего».

Вероника поступила так, как просила ее мать, будучи уверена,что у той за плечами достаточно жизненного опыта, чтобы давать правильныесоветы. Закончила школу, поступила на юрфак, получила диплом юриста с высокимиоценками, но в итоге стала всего лишь библиотекарем.

Мне не хватало немного безумия.

Но, как это и происходит с большинством людей, она пришла кэтому слишком поздно.

Вероника повернулась, чтобы идти дальше, но тут кто-тоосторожно взял ее за руку. Она все еще находилась под воздействиемуспокоительного, поэтому не стала сопротивляться, когда шизофреник Эдуард увлекее в другом направлении – в гостиную.

Луна все еще была прибывающей, и Вероника, внимая молчаливойпросьбе Эдуарда, уже уселась за пианино, как вдруг из столовой послышалисьзвуки мужского голоса. Кто-то говорил там с иностранным акцентом, – ей недоводилось слышать такой в Виллете.

Вероника встала.

– Сейчас, Эдуард, мне не хочется играть на пианино. Мнехочется знать, что происходит в мире, о чем говорят здесь рядом и что это запосторонний человек.

Эдуард улыбался – возможно, не понимая ни единогосказанного ею слова. Но она вспомнила доктора Игоря: шизофреники могут входитьв свои отдельные реальности и выходить оттуда.

– Я скоро умру, – продолжала она, надеясь, что ееслова имеют для него смысл. – Сегодня смерть задела крыльями мое лицо, азавтра или чуть позже она постучит ко мне в дверь. Тебе не стоит привыкатькаждую ночь слушать пианино. Ни к чему нельзя привыкать, Эдуард. Ты толькопосмотри: Я снова наслаждалась солнцем, горами и даже житейскими проблемами...Я начала понимать, что отсутствие смысла жизни – это только моя вина. Мнехотелось снова увидеть эту площадь в Любляне, чувствовать ненависть и любовь,отчаяние и досаду, все те простые и глупые вещи, без которых жизнь становитсятакой пресной и скучной.

Если бы как-то можно было отсюда выбраться, я бы позволиласебе быть безумной, – ведь безумен весь мир, и хуже всего тому, кто незнает, что он безумец, ведь ему остается лишь повторять то, что говорят другие.

Но это невозможно, понимаешь? Вот и ты тоже не можешьпроводить целые дни в ожидании, когда наступит ночь и одна из пациенток сыграетна пианино, – ведь это скоро закончится. И моему миру, и твоему придетконец.

Она встала, нежно прикоснулась к лицу юноши и пошла встоловую.

Открыв дверь, она увидела необычную сцену. Столы и стульябыли отодвинуты к стене, а в центре образовавшегося пустого пространства наполу сидели члены Братства, слушая мужчину в костюме с галстуком.

– ...и тогда они пригласили на беседу Насреддина,великого учителя суфийской традиции, – говорил он.

Когда дверь открылась, все посмотрели на Веронику. Мужчина вкостюме повернулся к ней.

– Садитесь.

Она уселась на полу рядом со светловолосой женщиной Мари,которая была столь агрессивна во время их первой встречи. К ее удивлению, насей раз Мари доброжелательно улыбнулась.

Мужчина в костюме продолжал:

– Насреддин назначил лекцию на два часа дня, и вокругнее возник настоящий ажиотаж: тысяча билетов на места в зале были полностьюпроданы, а более шестисот человек остались снаружи, чтобы следить за беседой повнутренней телесети.

Ровно в два часа вошел ассистент Насреддина и сообщил, чтопо непредвиденным обстоятельствам начало беседы переносится. Некоторыевозмущенно поднялись, потребовали вернуть им деньги и вышли. Но даже при этомвнутри зала и снаружи еще оставалось много народу.

В четыре часа дня суфийского учителя еще не было, и людиначали понемногу покидать зал и получать обратно деньги: как-никак, рабочийдень близился к концу, пора было возвращаться домой. Когда наступило шестьчасов, из пришедших вначале 1700 зрителей осталось менее сотни.

И тут, пошатываясь, вошел наконец Насреддин. Казалось, онбыл пьян в стельку и тут же подсел к сидевшей в первом ряду красивой девушке истал с ней любезничать.

Люди начали подниматься со своих мест, удивляясь и негодуя:как же так, они прождали четыре часа подряд, а теперь этот человек ведет себяподобным образом? Пронесся неодобрительный шепот, но суфийский учитель непридал ему никакого значения: громким голосом он говорил о том, как сексуальнаэта девушка, и приглашал ее съездить с ним во Францию.

Хорош учитель, – подумала Вероника. – На их местея поступила бы точно так же.

Выругавшись в адрес людей, которые жаловались, Насреддинпопытался встать – и свалился на пол. Возмущенные зрители решилинемедленно уйти, они говорили, что все это – не более чем шарлатанство,что они обратятся в газеты, которые напишут об этом унизительном зрелище.

В зале осталось девять человек. И как только группавозмущенных покинула помещение, Насреддин встал. Он был трезв, его глазаизлучали свет, от него исходила аура авторитета и мудрости.

«Вы, здесь сидящие, и есть те, кому суждено меняуслышать, – сказал он. – Вы выдержали два самых тяжелых испытания надуховном пути: терпение в ожидании момента истины и мужество приниматьпроисходящее без осуждения и оценки. Вас я буду учить».

И Насреддин поделился с ними некоторыми из суфийских техник.

Мужчина сделал паузу и вынул из кармана странного видафлейту.

– Теперь немного отдохнем, а затем приступим кмедитации.

Все поднялись. Вероника не знала, что ей делать.

– Ты тоже вставай, – сказала Мари, взяв ее заруку. – У нас пятиминутный перерыв.

Я уйду, не хочу вам мешать.

Мари отвела ее в угол.

– Неужели ты ничему не научилась, даже на порогесмерти? Перестань постоянно думать, будто ты всем мешаешь! Если кому-то ненравится, он сам пожалуется. А если ему недостает смелости пожаловаться, то этоего проблема.

– В тот день, когда я подошла к вам, я впервые сделалато, на что прежде ни за что бы не осмелилась.

– И позволила себе смутиться от обыкновенной дурацкойшутки. Почему ты не пошла дальше? Что тебе было терять?

– Собственное достоинство. Оставаться там, где меня нехотят видеть.