На другом же краю мира трагедий было хоть отбавляй. И средиэтих трагедий был Сальвадор, где дети голодали на улицах и были вынужденызаниматься проституцией.

– Какой ужас, – сказала она мужу, сидевшему рядомв кресле.

Он кивнул в знак согласия.

Мари давно уже собиралась поговорить с ним, и сейчас,похоже, был подходящий момент.

Ведь у них уже было все, чего только можно пожелать отжизни: образование, прекрасный дом, высокооплачиваемая работа, замечательныедети. Почему бы теперь не сделать что-нибудь ради ближнего? У Мари были связи вКрасном Кресте, и она знала, что во многих уголках мира крайне необходимапомощь добровольцев.

Она так устала бороться с бюрократами и судебными исками, неимея возможности помочь людям, которые нередко тратили годы своей жизни нарешение проблем, не ими созданных. Работа же в Красном Кресте приносила бынепосредственные и зримые результаты.

Она решила, что после киносеанса сразу же пригласит мужа вкафе и там обсудит с ним эту идею.

На экране показывали какого-то сальвадорскогоправительственного чиновника, который с самым смиренным видом каялся вдопущенной им оплошности, и вдруг Мари почувствовала, что сердце колотится каксумасшедшее.

Она тотчас сказала себе: ничего страшного. Наверное, ейпросто стало душно от спертого воздуха в зрительном зале. Если не станет лучше,можно выйти отдышаться в вестибюль.

Но новости на экране шли своим чередом, а сердце колотилосьвсе сильнее и сильнее, и тело покрылось холодным потом.

Теперь она по-настоящему испугалась и попыталасьсосредоточиться на фильме, стараясь отогнать страх. Однако следить запроисходящим на экране было все труднее. Мелькали кадры, и Мари казалось, чтоона вошла в совершенно иную реальность, где все чуждо, нелепо,неуместно, – в мир, где она никогда ранее не бывала.

– Мне плохо, – сказала она мужу.

Она с трудом решилась-таки произнести эти слова – ведьэто означало признать, что с нею в самом деле что-то не в порядке. Но тянутьона больше не могла.

– Наверное, надо выйти, – ответил муж. –Ну-ка, идем.

Помогая Мари подняться, он обнаружил, что ее рука холоднакак лед.

– Я не смогу добраться до выхода. Пожалуйста, скажи,что со мной такое?

Муж испугался. Ее лицо было в поту, а глаза лихорадочноблестели.

– Успокойся. Я позову врача.

Мари охватила невыносимая паника. Слова сохраняли смысл, новсе остальное – этот кинозал, погруженный во мрак, зрители, сидящие локотьк локтю и словно загипнотизированные светящимся экраном, – все обрелокакой-то зловещий подтекст. Она была уверена, что жива, могла даже потрогатьжизнь, которая ее окружала, словно та была чем-то твердым. Никогда ранее с нейподобного не происходило.

– Не бросай меня здесь одну. Я сейчас встану, я выйдувместе с тобой. Только иди помедленней.

Поднявшись с кресел, они стали пробираться в конец ряда, квыходу. Теперь сердце Мари колотилось так, что, казалось, готово было выскочитьиз груди, и она не сомневалась, что вот сейчас, вот здесь, в этом зале, изакончится ее жизнь. Все ее движения и жесты, все, что бы она ни делала, –едва передвигала ноги, бормотала «разрешите», «извините», судорожно цепляясь заруку мужа и хватая ртом воздух, – все это казалось чем-то механическим иужасало.

Ни разу в жизни она не испытывала такого страха. Вот здесь яи умру, прямо в зале.

В голове стучала одна-единственная мысль – жуткаядогадка: много лет назад одна из ее знакомых умерла в кинотеатре от инсульта.

Мозговая аневризма подобна бомбе замедленного действия.Происходит небольшое расширение кровеносных сосудов, напоминающее образованиевоздушных полостей в износившихся автопокрышках; с этим человек может житьдолгие годы, и никто не подозревает ни о какой аневризме, пока она вдруг самане обнаружится, например, при рентгеноскопии мозга или во время самого разрыва.Тогда все заливается кровью, человек сразу же входит в кому и обычно вскореумирает.

Пока Мари, как сомнамбула, двигалась к выходу, из головы невыходила мысль о покойной подруге. При этом наиболее странным было то, какнынешний приступ подействовал на восприятие: казалось Мари перенеслась надругую планету и словно впервые видела привычные вещи.

И – необъяснимый, невыносимый страх, паника оттого, чтоты одна на чужой планете. Смерть.

Нужно немедленно взять себя в руки. Убедить себя, простосделать вид, что все в порядке, и все будет в порядке.

Она героическим усилием воли попыталась успокоиться, какбудто ничего не произошло, и чувство заброшенности в пугающе чуждый мир,кажется, начало отступать. Эти несколько минут были самыми страшными минутами вее жизни.

Однако когда они выбрались в залитое светом фойе, паникавернулась. Краски были слишком яркими, уличный шум, казалось, раздирал уши, всепредставлялось совершенно нереальным. Мари механически отметила одну страннуюособенность: поле зрения сузилось до области вокруг болезненно-резкого фокуса вего центре, а все остальное словно утонуло в тумане.

Она знала: все, что она видит вокруг себя, – не болеечем зрительный фантом – сама условность, сама иллюзия, созданная внутри еемозга электрическими сигналами посредством световых импульсов, проходящихсквозь два стеклянистых тела, которые почему-то называются «глаза».

Нет. Никак нельзя об этом думать. Если дать себя увлечьтаким мыслям, можно просто сойти с ума.

К этому моменту страх перед возможной аневризмой уже прошел.Мари все-таки выбралась из кинозала живой, тогда как подруга даже не успеладвинуться с кресла.

– Я вызову скорую, – сказал муж, с тревогойвглядываясь в мертвенно-бледное лицо и обескровленные губы жены.

– Лучше такси, – попросила она, вслушиваясь как бысо стороны в произносимые ею звуки и ощущая каждую вибрацию голосовых связок.

Попасть в больницу означало бы признать, что дела еедействительно плохи, а Мари была исполнена решимости до последней минутыбороться за то, чтобы все вернулось к норме.

Они вышли на улицу. На морозном воздухе она понемногу сталаприходить в себя, однако необъяснимый, панический страх остался. Пока муж,охваченный тревогой, лихорадочно ловил такси, она опустилась на бровку,стараясь не смотреть вокруг, потому что и проходящий автобус, и затеявшие игрумальчишки, и музыка, доносившаяся из расположенного неподалеку парка аттракционов, –все это казалось совершенно ирреальным, пугающим, кошмарным, чужим.

Наконец появилось такси.