Мы вернулись в Болинас вечером, так и не заехав наСакраменто-стрит, не пообедав и не проронив ни слова. Я чересчур устала, чтобыобращать на это внимание. День был слишком тяжелый. Я рухнула в постель изаснула как убитая.

Проснувшись на следующее утро, я увидела, что Крис лежит исмотрит в потолок. Выражение его лица полностью соответствовало моемусамочувствию.

— Крис… Прости меня. — Вины за собой я не ощущала,но боялась в этом признаться.

— Не за что. Может быть, ты по-своему права. Я имею ввиду ребенка.

— А по-твоему? — Я должна была это знать. Онповернулся, оперся на локоть и посмотрел мне в глаза.

— Нет, Джилл. Это не для меня. Но вчера ты сказала, чтотебе все равно. Это верно?

— Да, — одними губами прошептала я. Всекончено. — Мы расстаемся?

— Нет. Ты возвращаешься в Нью-Йорк. — Никакойразницы. У меня упало сердце. Хотелось завыть, заплакать, умереть. Я не хотелав Нью-Йорк.

— Я не уеду, Крис. Ты можешь бросить меня, но я никудане уеду.

— Придется, Джилл. Если ты хоть немного любишь меня. Тыделаешь то, что хочешь. Значит, и я имею на это право. — Логично. Но всевнутри восставало против такой логики.

— Что изменится от моего возвращения? Кто меня тамждет? И я никогда тебя не увижу? — О боже…

— Нет. Я буду приезжать. Я все еще люблю тебя, Джилл.Но мне не выдержать, если ты будешь рядом. Ты беременна. Скоро об этом узнаетвесь город. Черт побери, Джилл, мы работаем вместе. Неужели ты думаешь, чтоможно утаить шило в мешке? Джо Трамино догадается первым. А за ним и всеостальные, — горько и печально сказал он.

— Ну и что? Кого это касается? Ну да, у нас будетребенок. Эка невидаль! Мы любим друг друга. Неужели ты так дорожишь общественныммнением, что для тебя имеет значение штамп в паспорте? Чушь собачья! И тебе этохорошо известно.

Нет. Я буду чувствовать себя виноватым. Ты же знаешь, япривык приходить, уходить, исчезать на время. Так бывало редко, но иногда уменя возникало такое желание. Я привык чувствовать себя свободным. А если тыбудешь сидеть рядом с вытянутым лицом и вздувшимся животом, я просто сойду сума.

— Значит, я не буду сидеть с вытянутым лицом…

— Будешь… Но я не виню тебя. Наверно, ты просто сошла сума. На твоем месте я бы согласился избавиться от ребенка. Сегодня же.

— Тогда мы с тобой разные люди, вот и все.

— Ты сама это сказала. Что ж… Я с самого начала говорилтебе, что не выношу ответственности. А что ты устроила? Для меня это хужетюрьмы.

— Что ты хочешь этим сказать, Крис?

— Только одно. Уезжай домой. И ты сделаешь это. Незахочешь — отправлю силой. Ты уже отказалась от своей квартиры, так что тебяздесь ничто не держит. Все, что от тебя требуется, это позвонить втрансагентство, собрать барахло и сесть в самолет. Я не остановлюсь ни передчем, даже если придется тебя связать и заткнуть рот. И не пытайся спорить, этобесполезно. У тебя есть две недели. Еще пару дней ты сможешь пожить у меня вгороде, но не больше. Возвращайся в Нью-Йорк, и тогда у нас будет шансувидеться. Но если ты останешься в Сан-Франциско, между нами все будет кончено.Никогда не прощу тебе этого. Я буду думать, что ты осталась мне назло. Поэтомусделай милость, уезжай.

Он вышел из комнаты. Я уткнулась головой в подушку изаревела. Через минуту Крис уехал.

Вечером он вернулся, но решение его осталось неизменным.Меня бросили. Через какое-то время это стало ясно как божий день. Выхода небыло. В конце концов я смирилась. И его наигранная жизнерадостность в дни передотъездом ранила меня более жестоко, чем все остальное. Он был нежным изаботливым, как никогда прежде. А я любила его, как никогда прежде. За этинедели он разбил мне сердце, но я все равно любила его. Он был Крисом. Такой ужон уродился, его нельзя было осуждать. Честно говоря, я ведь первая начала, несогласившись избавиться от ребенка. Но у меня не было выбора. Я обязана былародить.

Когда Сэм вернулась, Крис сам объяснил ей, что мы решилирасстаться, и он же собрал мои вещи. Он не оставлял мне никаких шансов. КрисМэтьюз сумел полюбить меня, сумел и разлюбить. Он хотел, чтобы я уехала. Вот яи уезжала.

Прошло несколько дней, показавшихся мне годами, и наконецнастал последний. Самый страшный. Теперь все было последним. Я не могла этоговынести. Но хуже всего была последняя ночь.

— Спокойной ночи, Крис.

— …ночи. — А потом: — Джилл, ты все поняла? Я… яненавижу себя, но не могу… Не могу иначе. Я надеялся, что тоже захочу этогоребенка. Не получилось. Может быть, со временем… Я чувствую себя последнейскотиной.

— Не переживай. Все как-нибудь образуется.

— Ага. Как-нибудь. Мне жаль, что ты забеременела. Обоже, я хотел…

— Не надо, Крис. Я ни о чем не жалею. Я все равно будусчастлива, даже если…

— Зачем он тебе понадобился, Джилл?

— Я же говорила. Хочу, чтобы ты всегда был со мной. Обэтом больно говорить, но я… Я хочу его, вот и все. Я должна.

Мы лежали в темноте обнявшись, и я думала:

«Последний раз. Последняя ночь. В последний раз я лежу с нимв постели. Все. Конец». Я знала, он никогда не приедет в Нью-Йорк. Он самговорил, что ненавидит этот город. И на собственного ребенка ему наплевать…

— Джилл… Ты плачешь?

— Н-нет. — Меня трясло от рыданий.

— Не плачь, пожалуйста, не плачь. Джилл, я люблю тебя.Пожалуйста. — Мы обнимали друг друга и плакали. Последний раз.Последний. — Джилл, я так виноват перед тобой…

— Все в порядке, Крис. Все будет хорошо… — Вскоре онзаснул в моих объятиях. Мальчик, которого я любила, мужчина, который любил меняи пожалел об этом, который причинил мне боль, изменил и заставил испытатьневедомую доселе радость. Кристофер. Большой ребенок. Прекрасный мужчина сдушой мальчика. Мужчина, который в день нашей встречи скакал со мной нанеоседланной лошади. Неужели я смогла бы стать для него обузой? Да, смогла бы.Нечего и думать…

Я лежала без сна, пока в комнате не начало светлеть, а потомсвернулась клубочком, прижалась к его спине и незаметно уснула, устав плакать.Ночь завершалась. Наступал конец.

— Черт побери, не смотри на меня такими глазами!Отвернись… Самое лучшее, что ты можешь сделать, это вернуться в Нью-Йорк. Утебя там куча друзей, да и я приеду через пару месяцев. Ты… Проклятие, Джилл, ясейчас же уйду, если ты не перестанешь строить из себя жертву… — Мы стояли ваэропорту, и он сам выглядел жертвой. Его мучил стыд. Опять моя вина?

— Ладно, хорошо, извини. Ничего не могу с собойподелать. Это… Господи, что делать? Я отдала тебе ключ от дачи?