— Да. А ты не забыла лыжные ботинки? Вчера я видел их всаду и, помню, слегка удивился. Не остались ли они там? — Хороший мальчикКрис, хозяйственный…

— Не остались. Сэм… Да. Я их положила. — Япосмотрела на него снизу вверх, и он бодро улыбнулся в ответ. — Все наместе.

Мы ломали комедию. Добрый дядя Крис провожает тетю Джиллиандо аэропорта, а тетя Джиллиан не устраивает истерик. Вот мы и старались.«Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка!» Кого мы хотели обмануть — людей вокруг,друг друга или самих себя? Мы старались не думать о неприятном, не вспоминать окнигах, в которых описывались расставания навсегда, и убивали время, оставшеесядо посадки. Но в голову лезли мысли одна другой хуже… О боже, как это былоомерзительно!

Тихий голос и пустые слова Криса, сопровождавшиеся легкойулыбкой, бросали меня в дрожь. Они означали только одно: «Не заставляй менячувствовать себя виноватым». А мое измученное лицо криком кричало в ответ: «Ятебя ненавижу».

— Я положила твой дождевик на заднее сиденье.

— Хорошо.

— Где Сэм? — всполошилась я.

— Успокойся. Вон она, играет с каким-то мальчиком. Ненадо нервничать, Джилл. Все будет хорошо.

— Конечно. — Я кивнула и уставилась на носкитуфель, чтобы не сказать гадость. — Вечером я позвоню и сообщу, как мыдолетели.

— Можно подождать до воскресенья: по выходным дешевле.Мы ведь не сможем звонить друг другу каждый день, — сказал он, отводя глаза.

— Я и не собиралась звонить каждый день. Просто хотеласообщить, как мы добрались. — В моем голосе прозвучало раздражение.

— Ну, если самолет разобьется, я об этом услышу. Давайдоговоримся звонить друг другу через день. — Я снова кивнула. Лучшепомалкивать.

— Хочешь жевательной резинки?

Покачав головой, я отвернулась и принялась смотреть настоявшую рядом даму. Наверное, она подумала обо мне невесть что, но видетьКриса я больше не могла. Это было выше моих сил.

— Объявляется посадка на рейс сорок четыре доНью-Йорка. Пассажиров просят пройти к воротам номер двенадцать. Объявляетсяпосадка…

— Это ваш.

Я кивнула, проглотила комок в горле и принялась разыскиватьвзглядом Сэм.

— Знаю. Можно подождать. Слишком много народу… Не имеетсмысла…

— Не имеет смысла ждать, Джилл. Пора есть пора. —Спасибо, мистер Мэтьюз, вы сукин сын… Не смей реветь!

— Я… Ох… О господи, Крис!..

Я вцепилась в его куртку, в последний раз погладила по щекеи отвернулась, вытирая глаза. Хотелось завыть, встать на колени, ухватиться заогромную хромированную колонну, лишь бы остановить этот ужас. Я стремиласьостаться, о господи, как стремилась… Неужели Крис так и не обнимет меня напрощание? Нет, не обнимет. Он знает: стоит ему только сделать это, и я никудане полечу.

— Сэм, возьми своего мишку и дай маме руку.

Я чувствовала, что Крис злится на меня за эту сцену, но необращала внимания. Никогда в жизни мне не было так грустно и одиноко. Ярасставалась со всем, что любила, к чему стремилась, и знала, что это навсегда.И все же, несмотря ни на что, меня неудержимо тянуло к Крису. Я одновременно илюбила, и ненавидела его.

— Крис…

— До свидания, Джилл. Счастливого пути. Поговорим ввоскресенье.

Я отвернулась, сжав ладошку Сэм, и устремилась в ворота.Между нами и Крисом было уже полдюжины людей, но я упорно смотрела вперед.Незачем оборачиваться.

— Джилл!.. Джилл!

Я остановилась как вкопанная. Нас с Сэм нещадно толкали, ноя обязана была посмотреть на него. Просто обязана.

— Джилл!.. Я люблю тебя!

Он сказал это! Все-таки сказал! Вот за это я и любила его…Мое сердце упало и вдребезги разбилось о кафельный пол.

— До свидания, дядя Криц! До свидания! Мама, а всамолете будет кино?

— Будет, будет… — Я не отрываясь смотрела на Криса, аон на меня, и взгляды договаривали то, о чем мы не успели сказать утром. Такбыло легче.

— Мамочка…

— Позже, Сэм. Пожалуйста. — Пожалуйста,пожалуйста, позже, что угодно, но только позже… Нас провели в самолет, и вскореСан-Франциско остался внизу. А потом он исчез. Как и Крис.

Во время полета Сэм вела себя как ангел. Самолет был полон,кормили отвратительно, а я впала в прострацию. Шок. Сидя в кресле, я время отвремени кивала стюардессе или качала головой и пыталась улыбаться Сэм, делаявид, что прислушиваюсь к ее болтовне… Но меня здесь не было. Душа моя осталасьв аэропорту Сан-Франциско, а где-то в груди трепыхалось то, что раньшеназывалось сердцем. Теперь оно больше напоминало гнилой арбуз. Что будет, еслия попробую встать? Может быть, оно развалится на куски?

Почти восемь месяцев мы пробыли в Сан-Франциско, а теперьвозвращались в Нью-Йорк. Почему? Глупо. Я знала почему, однако отказываласьэтому верить. Потому что я забеременела, и Крис не захотел меня видеть. Но вчем причина? Доискиваться не хотелось. Невозможно. Для этого требовались силы,которых у меня не было. Что он будет делать после моего отъезда? Встретиткого-нибудь? Влюбится? Заведет себе другую?.. А, пошел он в задницу!

Он сказал, что приедет в Нью-Йорк, но можно ли этому верить?Едва ли. В глубине души я знала, что этого не будет. Он бросил меня. Теперь яодна. Беременная. И снова в Нью-Йорке.

Полет продолжался пять часов. Из них три я копалась в себе,час спала, а к исходу пятого разозлилась. К черту его. К черту все, что с нимсвязано!

Я возвращаюсь в Нью-Йорк, и с этим надо смириться. Придетсявзять этот город за шкирку и потрясти, пока он не даст мне то, чего я хочу. НаКрисе Мэтьюзе свет клином не сошелся. Когда внизу показались огни Лонг-Айленда,я воспряла духом. Сан-Франциско был прекрасным, мирным, безоблачным, но иНью-Йорк мог кое-что предложить. Возбуждение. Оно обдавало жарким дыханием,терзало, мучило и заставляло каждого: работай, работай, работай! У этого городабыл свой музыкальный ритм — тяжелый, гипнотический, непреодолимый, и япочувствовала его зов сразу же, как только шасси самолета коснулось взлетнойполосы.

— Мамочка, мы прилетели? — Я улыбнулась, кивнула,сжала ее маленькую теплую ручонку и выглянула в иллюминатор, в которомвиднелись только голубые сигнальные огни. Но я знала, что лежит там, за рекой.Мы снова в Нью-Йорке и воспользуемся этим. Аллилуйя. Аминь.

Мы вышли из самолета и направились в багажное отделение. Ивдруг мне до ужаса захотелось поскорее оказаться на мосту, увидеть, услышать ипочувствовать запах родного города. Захотелось убедиться, что он ждет меня,словно оборванная цыганка на углу.

— Мамочка, а где мы будем ночевать? — Во взглядеСэм чувствовалось беспокойство, и она крепко прижимала к себе плюшевого мишку.Тут-то меня и осенило.