Женщина быстро надела очки — золотые очки с толстымистёклами без оправы, — высморкалась в маленький кружевной платочек и сказалаголосом учёного скворца на деланно правильном русском языке:

— Поди сюда, мальчик, и отвечай на все мои вопросы. Ты меняпонял? Я буду тебя спрашивать, а ты мне отвечай. Не так ли? Договорились?

Но Ваня плохо понимал, что ему говорят. В голове у него ещёгудело после драки с солдатами. В глазах было темновато. Скрученные за спинойруки набрякли и сильно болели в локтях.

— Мальчик, ты страдаешь? Ваня молчал.

— Развяжите паршивцу руки, — быстро сказала она по-немецки иприбавила по-русски с улыбкой, обнажившей золотой зуб: — Развяжите ребёнкуруки. Он обещает исправиться. Он больше не будет драться с нашими солдатами икусать их. Он погорячился. Не так ли, мальчик?

Ване развязали руки, но он молчал, бросая вокруг исподлобьябыстрые, взгляды.

— А теперь… — сказала немка, продолжая кротко показыватьзолотой зуб, — а теперь, мальчик, подойди к нам поближе. Не бойся нас. Мытолько тебя будем спрашивать, а ты только будешь нам отвечать. Не так ли? Итак,скажи нам: кто ты таков, как тебя зовут, где ты живёшь, кто твои родители изачем ты очутился в этом укреплённом районе?

Ваня угрюмо опустил глаза.

— Я ничего не знаю. Чего вы от меня хотите? Я вас не трогал,— сказал он, всхлипывая. — Я коня своего искал. Насилу нашёл. Целый день ицелую ночь мотался. Заблудился. Сел отдохнуть.

А ваши солдаты стали меня бить. Какое право?

— Ну-ну, мальчик. Не следует так грубо разговаривать.Солдаты исполняли свой долг и тоже немножко погорячились, не больше. Но мыхотим знать, кто ты таков, откуда, где твои родители — отец, матушка?

— Я сирота.

— О! Бедный ребёнок. Твои родители умерли, не так ли?

— Они не умерли. Их убили. Ваши же и убили, — сказал Ваня сострашной, застывшей улыбкой, смотря в толстую переносицу немки, на которойблестели мелкие капельки пота.

Немка засуетилась и стала вытирать платочком пористый нос.

— Да, да. Такова война, — быстро сказала немка. — Это оченьпечально, но не надо огорчаться. Тут никто не виноват. Везде много сирот.Бедный мальчик! Но ты не горюй. Мы дадим тебе образование и воспитание. Мыпоместим тебя в детский дом. В хороший детский дом. А потом, возможно, вучебное заведение. Ты получишь основательную жизненную профессию. Ты этогохочешь? Не так ли?

— Фрау Мюллер, — с раздражением сказал офицер по-немецкижелудочным сварливым голосом, нетерпеливо барабаня пальцами по веснушчатому лбу,— перестаньте разводить антимонию. Это никому не интересно. Мне нужно знать,откуда у мерзавца компас и кто его послал снимать схему нашего укреплённогорайона.

— Сию минуту, господин майор. Но вы не знаете души русскогоребёнка, а я её хорошо знаю. Можете на меня положиться. Сначала я проникну вего душу, завоюю его доверие, а потом он мне всё скажет. Можете мне поверить. Ядесять лет жила среди этого народа.

— Хорошо, Только не разводите антимонию. Мне это надоело.Скорей проникайте в душу, и пусть негодяй скажет, кто ему дал компас и научилснимать схемы наших военных объектов. Действуйте!

— Итак, мальчик, — сказала немка по-русски, терпеливоулыбаясь и снова показывая золотой зуб, — ты видишь сам, что я тебя люблю ижелаю тебе блага. Мои родители — мой папа и моя мама — долгое время жили вРоссии, и я сама прожила здесь более десяти лет. Ты видишь, как я говорюпо-русски? Значительно лучше, чем ты. Я совсем, совсем русская женщина. Тывполне можешь мне доверять. Будь со мной откровенным, как со своей роднойтётушкой. Не бойся. Называй меня своей тётушкой. Мне это будет только приятно.Итак, скажи нам, мальчик, откуда ты получил этот компас?

— Нашёл.

— Ай-ай-ай! Нехорошо обманывать свою тётушку, которая тебятак любит. Ты должен усвоить, что, ложь унижает достоинство человека. Итак,подумай ещё раз и скажи, откуда у тебя этот компас.

— Нашёл, — с тупым упрямством повторил Ваня.

— Можно подумать, что здесь компасы растут на земле, какгрибы.

— Кто-нибудь потерял, а я нашёл.

— Кто же потерял?

— Солдат какой-нибудь.

— Здесь есть только немецкие солдаты. У немецких солдатимеются немецкие компасы. А этот компас русского образца. Что ты на этоскажешь, мальчик?

Ваня молчал, с досадой чувствуя, что совершил промах.

— Ну, как же это получилось?

— Не знаю.

— Ты не знаешь? Прекрасно. Я понимаю. Ты не хочешь выдатьлюдей, которые дали тебе компас. Ты умеешь молчать. Это делает тебе честь. Нолюди, которые тебе дали компас, нехорошие люди. Они очень нехорошие люди. Онипреступники. А ты знаешь, что обычно делают с преступниками? Ведь ты не хочешьбыть преступником, не правда ли? Скажи же нам, кто дал тебе компас?

— Никто.

— А как же?

— Нашёл.

— Хорошо. Я тебе верю. Допустим — ты говоришь правду. Но, втаком случае, скажи: кто тебя научил рисовать такие прекрасные рисунки?

— Чего рисунки? Я не понимаю, про чего вы спрашиваете, —сказал Ваня тупо, утирая рукавом нос.

— Подойди-ка сюда. Поближе. Не бойся. Я ведь тебя не бью.Кому принадлежит эта книга?

— Чего принадлежит? — сказал Ваня и захныкал: — Чего вы меняспрашиваете, не пойму!

— Чья это книга? — теряя терпение, спросила немка.

— Букварь-то?

— Да. Букварь. Чей он?

— Мой.

— А рисовал на нём кто?

— Чегой-то рисовал?

— Эй, мальчик, ты не прикидывайся! Кто делал эту схему?

— Которую схему? — снова захныкал Ваня. — Я не знаю никакойвашей схемы. Я потерял лошадь. Днём и ночью мотался. Отпустите меня, тётенька!Что я вам сделал?

— Иди сюда, говорю тебе! — крикнула немка, и её глаза вочках сделались резкими, как у галки.

Она схватила мальчика за плечо пальцами, твёрдыми, какщипцы, рванула к столу, ткнула носом в букварь:

— Вот это. Кто рисовал?