За долю секунды я попросила Мать осенить менявдохновением или хоть что-нибудь сказать. Ответа не последовало, и это меня неудивило: Она всегда поступала так, когда мне надо было принять ответственноерешение.

Протянув девушке визитку, я попросила, чтобыона дала мне свою. Афина продиктовала мне адрес в Дубае, а я даже не знала, гдеэто.

Я решила пошутить, а заодно – и испытать ее:

– Трое англичан встретились в бухарестскомбаре… Забавное совпадение, не правда ли?

– Судя по тому, что написано на вашей визитке,вы – из Шотландии. А тот молодой человек работает в Англии, но я ничего о немне знаю, – ответила она.

И с глубоким вздохом добавила:

– А я… румынка.

Тут я объяснила, что мне надо поскореевернуться в отель и упаковать чемоданы.

Теперь она знала, где меня найти, и если этопредначертано, то мы увидимся снова. Нельзя препятствовать судьбе вмешиваться втечение жизни и решать, что будет лучше для всех.

Эти европейцы приезжают к нам, считая, чтобога за бороду держат, а потому заслуживают самого лучшего обращения, имеютправо засыпать нас вопросами, а мы обязаны на них отвечать. А с другой стороны,называя нас «кочевым народом», или «роми», или еще как-нибудь позаковыристей,думают, что исправляют ошибки, совершенные ими в прошлом. Почему не называютнас по-прежнему цыганами и пытаются покончить с легендами, из-за которых мы вглазах всего мира выглядим проклятым племенем? О нас говорят, будто мы – плод беззаконнойсвязи женщины с самим дьяволом. Нас обвиняют в том, что один из нас выковал тесамые гвозди, которыми пронзили ладони и ступни Иисуса на кресте, что мы крадеммаленьких детей, а потому, когда наш табор показывается в окрестностях, матерямнадо смотреть в оба.

Из-за этого нас гнали и преследовали. ВСредние века жгли на кострах вместе с ведьмами и колдунами, и несколькостолетий кряду в Германии нас не допускали в суды в качестве свидетелей. Я ужепоявился на свет, когда задул над Европой ветер нацизма, и моего отца, нашивему на грудь унизительный черный треугольник, отправили в концлагерь,находившийся где-то в Польше. Из полумиллиона цыган, занятых рабским трудом,выжило лишь пять тысяч. Чтобы рассказать об этом.

Но никто не желал их слушать.

В этом богом забытом краю, где решилаобосноваться большая часть наших племен, наша культура, наш язык и наша верабыли под запретом. Если спросить любого местного жителя, что он думает оцыганах, он, не задумываясь, ответит: «Все они воры». Как мы ни стараемся вестинормальный образ жизни, бросив наше извечное кочевье и поселившись там, где наслегко распознать, расизм жив по-прежнему. Моих детей в школе сажают только назадние парты, и не проходит дня, чтобы нас кто-нибудь не оскорбил.

А потом еще жалуются, что мы не отвечаем навопросы прямо, что скрытны и уклончивы, что никогда не обсуждаем своепроисхождение. А для чего? – Всякий и так может отличить цыгана, всякий знает,как «защититься» от наших «злых чар».

И когда появилась эта юная интеллектуалка и сулыбкой стала говорить, что принадлежит к нашему народу и к нашей культуре, ясразу насторожился. Она вполне могла оказаться агентом «секуритате», тайнойполиции этого полоумного диктатора, «Гения Карпат», вождя нации. Говорили,правда, будто его судили и расстреляли, но я не верю, и сын его сохранил властьв нашем краю, хоть сейчас и исчез куда-то.

Но приезжая настаивает и с улыбкой – словноговорит о чем-то очень забавном – утверждает, что ее мать – цыганка и что онабы хотела найти ее. И она знает ее полное имя, а разве смогла бы она раздобытьтакие сведения без помощи тайной полиции?!

Так что лучше не раздражать понапрасну людей,у которых есть такие высокие связи с властями. Отвечаю, что ничего не знаю, чтоя – всего-навсего простой цыган, который решил вести честную жизнь, однако онаупрямо твердит свое: хочу найти мать. Мне известна эта женщина, мне известно,что лет двадцать с лишним назад она родила ребенка, которого сразу сдала вприют, а больше – ничего. Мы были вынуждены принять ее в свою среду из-за тогокузнеца, что считал себя полновластным хозяином жизни и повелителем мира. Нокто поручится, что эта девушка, употребляющая всякие ученые слова, – и естьдочь Лилианы? Прежде чем разыскивать следы своей матери, могла бы сперва проявитьуважение к нашим обычаям и не надевать красное – она ведь не замуж выходит. Иносить юбку подлиннее, чтобы не прельщать мужчин.

Если я сегодня говорю о ней в настоящемвремени, то это оттого, что для нашего странствующего народа времени вообще несуществует, а есть только пространство. Мы пришли издалека: кто говорит – изИндии, кто уверяет, будто корни наши – в Египте, но так или иначе тащим прошлоеза собой, словно случилось оно только что. А гонения еще продолжаются.

Девушка хочет мне понравиться, показывает, чтознает нашу культуру, да только это не имеет никакого значения – важно лишьзнать наши обычаи.

– В городе мне сказали, что вы – «цыганскийбарон», глава рода. Прежде чем прийти сюда, я много читала о нашей истории…

– Пожалуйста, не надо говорить «нашей». Это –моя история, моя и моей жены, моих детей и внуков, моего племени. А вы –другая. В вас никогда не швыряли камнями на улицах, как в меня, пятилетнегомальчишку.

– Но, мне кажется, сейчас многое изменилось клучшему…

– Все всегда меняется к лучшему, чтобы потомизмениться к худшему.

Однако она продолжает улыбаться. И заказываетсебе виски, а наши женщины никогда так не делают.

Если бы она зашла сюда выпить или с кем-нибудьпознакомиться, то я бы отнесся к ней как к клиентке. Я научился бытьвнимательным, учтивым, элегантным, потому что этого требует мое ремесло. Когдапосетители хотят побольше узнать о цыганах, я рассказываю им кое-какиезанимательные истории, предупреждаю, что скоро начнут играть музыканты, сообщаюдве-три подробности нашего уклада и быта, и они уходят с полнейшим ощущениемтого, что теперь про цыган им известно решительно все.

Но эта девушка – не туристка; она уверяет, чтотакая же, как мы.