Мэгги-Мэй еще не совсем превратилась в богарта, но явно былана пути к этому.

– Нет, – подтвердил мое наблюдение Дойл, –еще нет, но нам необходимо отвлечь ее, пока в дело не пошли ножи.

– А жаль... – задумчиво сказал Рис. Я подумала тоже самое, но истинные богарты становятся слуа, духами злого Воинства, иперестают принадлежать к собственно Неблагому Двору. Мэгги-Мэй заслуживалалучшей доли, как бы я ни относилась к Онилвину.

Рис громко крикнул:

– Мэгги-Мэй, это Рис! Ты за мной посылала, помнишь?

Ложки взвились в воздух и полетели на помощь ковшам.Остались только здоровенные железные вилки, которыми можно было бы ухватитьцелый бычий бок, и ножи. Мы могли опоздать.

Я выкрикнула единственное, что пришло мне в голову. Может,это и приведет ее в чувство:

– Тетушка Мэгги, что тебя так рассердило?

Горшки начали замедляться и оседать, как тяжелые снежныехлопья под мягким ветерком. Ветерок, на редкость разумный, выстроил их ровными рядамина громоздком деревянном столе.

– Чево ты га-аваришь? – спросила она сподозрением.

– Я спрашиваю, тетушка Мэгги, что тебя расстроило?

Она нахмурилась.

– Я тебе не тетушка Мэгги, де-евица.

– Ты сестра моей прабабушки по материнской линии. Азначит, я твоя внучатая племянница.

Вид у нее был по-прежнему недовольный, но она медленнокивнула и сказала:

– Йе, это правда. Да только ты – принцесса сидхе, какаяв там кровь у тебя в жилах ни бежала. Сидхе нас за родичей не держа-ат.

– Почему? – спросила я удивленно.

Она потерла безносое личико заросшими шерстью пальцами инахмурилась еще больше.

– Принцесса Мередит, тебе нужно думать головой, с кемговоришь и кто тебя слышит. – Она многозначительно посмотрела на Онилвина,с трудом поднимающегося на ноги. По его бледной коже текла кровь.

– Да, он приспешник Кела. Но Кел знает мою родословную.

– О крови в своих жилах сидхе знают только то, чтохотят знать. – По мере того как она успокаивалась, акцент пропадал. Произношениекак у жителя Среднего Запада, интонации как у телевизионного диктора. Онаспециально работала над голосом, чтобы общаться по телефону с другимилюбителями фейри-терьеров в Америке и по всему миру. Новую породу терьеров,официально признанную Всеамериканской кинологической ассоциацией, вряд ливыведешь, если никто не может понять, что ты говоришь.

– Если я отрекусь от родства, я не перестану быть той,кто я есть, – сказала я. – Это мне не прибавит ни дюйма роста и никапельки красоты.

– А хоть и так, – согласилась Мэгги, разглаживаяладошками совершенно бесформенное платье. – Но не кровь брауни приведеттебя на трон.

Я потянулась к большой чугунной сковороде, приземлившейся настол. И взялась рукой за ее холодную металлическую ручку. Для меня это былвсего лишь инертный металл. Я подняла тяжеленную сковороду, перехватив ручкуподальше для баланса.

– Зато кровь брауни позволяет мне проделывать такиефокусы.

Она прищурилась:

– Йе, или человеческая.

– Или человеческая, – согласилась я.

Онилвин покачнулся и снова повалился на колени. Был бы ончеловеком, наверное, не выжил бы.

– С чего это ты и твои собаки на негонапустились? – спросила я.

Двое терьеров уже терлись у ее ног, но толстяк все еще рычална Онилвина. Тут я увидела, что собака вовсе не толстая, а беременная. Сука насносях, с таким тяжеленным животом, что на зов Мэгги она пошла, переваливаясь сбоку на бок.

– Дульчи подошла понюхать его ногу, – объяснилаМэгги. – Она немножко порычала на него. Она бы не укусила, ни зачто. – Ее узкие сильные ладошки сжались в кулаки. Ей приходилосьсдерживать себя усилием воли. – Он пнул ее, а у нее в животе полно щенков.Он пнул мою собаку!

Мое самое первое воспоминание – как я сижу в небольшомтемном буфете в куче пищащих щенков. Один щенок такой большой, что не умещаетсяу меня на коленях. Огромная собака сидит перед тонкой полоской света,пробивающейся через занавеску, что закрывает вход в наше убежище. Я до сих порпомню как наяву шелковистую шерсть щенков фейри-терьеров и большую собаку настраже. Мой отец как-то рассказал мне о случае, которого полуторагодовалая я незапомнила. Тогда моего отца отозвали куда-то вместе с Баринтусом, и он оставилменя под присмотром Мэгги-Мэй. Неожиданно в кухню зашел стольник королевы –проверить какие-то блюда для вечернего пира. Если бы королева узнала, что отецспрятал меня в кухне, кухня перестала бы служить мне убежищем.

Я тогда сидела в буфете со щенками и их матерью, как делалачастенько. Я была с ними очень ласкова и осторожна даже в том возрасте, какговорила мне Мэгги. Когда вошел стольник, она только задернула занавеску,спрятав и меня, и щенков. Стольник не поверил, что там лишь щенки, попыталсявзглянуть – и сука цапнула его за руку. Она охраняла своих детей и меня.

Вплоть до сего дня запах и ощущение теплой шкурки терьеровдарят мне чувство покоя. Не знаю, что бы я сделала или что сказала бы Онилвинуо его поведении, потому что он решил за меня.

Рис и Гален заорали хором:

– Нет!

Онилвин взмахнул рукой и призвал свою магию, направив ее вМэгги-Мэй. Дойл и еще кто-то бросились к нему, но ближе всех к Онилвину была я.

Я ничего не успела подумать – просто среагировала. Мояладонь все еще лежала на ручке сковороды, и я ударила его прямо в лицо со всейсилой, на какую была способна. Силы у меня меньше, чем у чистокровных сидхе илидаже у брауни, но я могу пробить дыру в дверце машины и при этом не пораниться.Я как-то это проделала, чтобы впечатлить одного несостоявшегося грабителя.

Из-под сковородки во все стороны брызнула алая кровь.Онилвин свалился на бок, тонко взвыв. Нос у него стал похож на раздавленныйпомидор, а что еще я ему повредила, не было видно – кровь залила все.

Кухню заполнила гулкая тишина. Кажется, я удивила всех, себяв том числе.

Рис покачал головой, присев над поверженным стражем:

– Похоже, он тебе и впрямь не понравился.

– Да, – твердо заявила я и поняла, что даже мысль,что Онилвин до меня дотронется, вызывала тошноту. Он был одним из главных моихмучителей во времена моего детства. Я все еще достаточно ненавидела Кела и егоприхлебателей, чтобы при виде изуродованного лица Онилвина чувствоватьисключительно удовлетворение. Даже жаль, что у него все заживет.

Маленькая сука, которую он пнул, подбежала к нему, рыча. Онанюхнула его кровь и громко чихнула, как от противного запаха. Потом повернуласьк Онилвину задом и поскребла пол лапами, обдав стража душем из крови, –вызывающий жест, жест доминанта. Потом она вернулась к своей хозяйке, и все тритерьера сели рядком у ног Мэгги – три улыбающиеся морды, три крутящихся хвоста.Мэгги-Мэй улыбнулась мне, обнажив крупные желтые зубы.