— От вашей одежды после катастрофы остались однилохмотья, — ответил врач. — Вынужден вам напомнить, что у вас былисломаны обе ноги, причем левая — в двух местах. Откровенно говоря, я просто непонимаю, как вы стоите. Прошло всего две недели…

— На мне все заживает, как на собаке, — успокоилего я. — Так как насчет денег?..

— Каких денег?

— Насчет отступного, чтобы я не подавал в суд на вашезаведение. За всякие злоупотребления и прочее.

— Не валяйте дурака!

— Кто здесь валяет дурака? Согласен на тысячу, ноналичными и немедленно.

— Даже говорить на эту тему не желаю!

— Я бы на твоем месте сперва подумал. Суд, конечно,может принять решение и в твою пользу, но как насчет прессы? Уж я постараюсь,чтобы в газетах появились кое-какие материалы еще до суда. И с телевизионщикамисвяжусь. В грязи ведь вываляют…

— Это шантаж! — заорал он. — Да я вообще неимею к этому никакого отношения!

— Сейчас ты заплатишь или потом, после суда, —сказал я, — мне, в общем-то, безразлично. Но сейчас дешевле обойдется!

Если он согласится, значит, я прав и здесь что-то нечисто.

Врач долго буравил меня взглядом.

— У меня нет при себе тысячи, — заявил он наконец.

— Что ж, тогда поторгуемся?

— Это вымогательство! — возмутился он.

— Ничего подобного: ведь ты отдаешь деньги добровольно,милый. Итак?

— В сейфе, наверное, сотен пять найдется.

— Ладно. Доставай.

Покопавшись в сейфе, он заявил, что нашел всего четырестатридцать долларов. Мне не хотелось проверять: могли остаться отпечатки пальцев.Так что я взял эти четыреста тридцать и сунул в карман.

— Так, теперь о транспорте. Как отсюда вызвать такси?

Он дал мне название компании и телефон. Я проверил потелефонной книге: мы находились где-то на севере штата Нью-Йорк.

Я заставил его вызвать для меня такси, потому что так и непонял, где я, и не хотел, чтобы он догадался, что голова у меня не в порядке.Между прочим, один из бинтов я снял как раз с головы…

Когда врач разговаривал по телефону, я услышал, как онназвал свое заведение: частная клиника «Гринвуд».

Я погасил окурок, закурил новую сигарету и с облегчениемплюхнулся в мягкое кресло возле книжного шкафа, освободив свои бедные ноги какминимум от девяноста килограммов живого веса.

— Подождем здесь, а когда придет такси, ты меняпроводишь, — сказал я.

Он не ответил и больше не произнес ни единого слова.

Было уже около восьми утра, когда мы добрались до ближайшегогородка. Я расплатился с водителем и побродил минут двадцать по улицам. Потомзашел в кафе и заказал сок, яичницу, ветчину, тосты и три чашки кофе. Ветчинабыла слишком жирной.

Завтракал я не торопясь, с удовольствием, наверное, неменьше часа. Потом снова отправился бродить по городку. Нашел магазин готовогоплатья, дождался его открытия и купил брюки, ремень, три спортивные рубашки,белье и подходящие ботинки. Выбрал еще носовой платок, бумажник и расческу.

Потом отправился на автобусную станцию «Грейхаунд», где селна автобус до Нью-Йорка. Никто не пытался меня задержать. Никто не обращал наменя ни малейшего внимания.

Сидя в автобусе и лениво поглядывая в окно на проплывавшиемимо осенние пейзажи, на ясное холодное небо, я снова и снова мысленноперебирал все, что было мне известно о себе самом и о происшедших со мнойсобытиях.

Итак, моя сестра Эвелин Фломель поместила меня в лечебницу«Гринвуд» под именем Карла Кори. Это было следствием автомобильной катастрофы,случившейся дней пятнадцать назад, во время которой я переломал себе все кости.Кстати, ноги меня совершенно не беспокоили.

Никакой сестры Эвелин я не помнил. Персоналу «Гринвуда»,видимо, было велено держать меня в «отключке», и теперь они опасались попастьпод суд, которым я пригрозил, когда освободился. Хорошо. Значит, кто-то меня покаким-то причинам боится. Что ж, буду иметь это в виду.

Я упорно пытался вспомнить хоть что-нибудь об этойавтокатастрофе, просто голова распухла. Случайностью авария явно не была.Почему-то я в этом совершенно не сомневался, хотя и не мог понять, почему. Но явсе выясню. Тогда кому-то придется заплатить! И очень дорого!

Ярость, черная ярость закипела в моей груди. Кто бы ни былтот, что так старался навредить мне или использовать меня в своих целях, вскореон получит по заслугам!.. Я ощутил страстное желание немедленно уничтожитьтого, кто заманил меня в ловушку. И еще я знал: не впервые мне приходитсяиспытывать это чувство, эту яростную жажду мести, и не раз уже в своей жизни яследовал этому желанию… Не раз.

За окном, медленно кружась, опадали осенние листья.

Первое, что я сделал, добравшись наконец до Нью-Йорка, этопостригся и побрился в ближайшей парикмахерской. Затем зашел в туалет иполностью переоделся во все новое — терпеть не могу ходить с волосами по всейспине. Пистолет, прихваченный в клинике «Гринвуд», я сунул в правый карманкуртки. Если бы тот тип или моя неведомая сестрица Эвелин хотели засадить меняв тюрьму, то сейчас повод был бы идеальный: незаконное ношение оружия. ПоправкаСалливана[1]. Но я все же решил оставить пистолет при себе.Пусть сперва найдут меня, и объяснят, зачем.

Потом я наскоро пообедал и целый час добирался на метро иавтобусе через весь город до дома Эвелин, моей так называемой сестры ивозможного источника информации.

По дороге я обдумывал, какой тактики мне следуетпридерживаться.

Так что когда я постучал и массивная дверь огромного старогодома наконец открылась, я уже знал, что именно скажу. Я продумал все,направляясь к дому по подъездной аллее, окруженной мрачными дубами и яркимикленами. Листья шуршали под ногами, ветер забирался под ворот и холодилсвежевыбритую шею. Аромат лосьона смешивался с затхлым запахом гниющей листвы,исходившим от увитых плющом старых кирпичных стен. Ощущения чего-то знакомогоне было. Раньше я явно здесь никогда не бывал.

Я постучал в дверь, и из глубины дома ответило гулкое эхо. Ясунул руки в карманы и стал ждать.

Дверь отворилась, и я улыбнулся возникшей на порогегорничной. Она была смуглая, вся в родинках и говорила с пуэрториканскимакцентом.