пароход «Игнатий Сергеев», пассажиров ждали не только извозчики, но и частное такси — темно-красный автомобиль с кузовом фаэтон модели «Пузырев А28–40», выпущенный перед Первой мировой войной. Водитель был в черной кожаной кепке с длинным лакированным козырьком. На вид лет сорок, но слишком много морщин, как будто мясо из-под кожи ушло на шикарные рыжеватые усы, как у приличного городового.

— Знаешь где-нибудь в Городе маленькую тихую гостиницу? — спросил я.

В большие соваться не рискнул. Там могут работать те, кто видел меня до революции. Не то, чтобы я сильно опасался, что меня узнают. Грехов за мной перед советской властью нет, если не считать вывоз за границу большей части семьи Суконкиных, но правоохранительные органы не знают, что летчиком, нарушившим несколько раз государственную границу, был я. Просто не хотелось лишних проблем. У меня уже существующих выше крыши.

— Конечно, товарищ, — не задумываясь, ответил таксист. — Довезу за полтинник.

— Поехали, — согласился я, садясь на заднее сиденье и положив баул рядом.

Семейная двухэтажная гостиница «Лонжерон» находилась неподалеку от спуска к одноименному пляжу. На втором этаже было восемь номеров с двумя кроватями, шкафом с овальным зеркалом на одной из дверец, столом и двумя стульями в каждом. На столе лежал лист плотной белой бумаги с перечнем дополнительных платных услуг и стоял на деревянной подставке стеклянный графин емкостью литра на три и два стакана из толстого желтоватого стекла. Все удобства — сортир и умывальник — в конце коридора, причем оба были общими, но первый с закрывающимися кабинками. Цена сорок пять копеек за одно место или восемьдесят за весь номер. Несмотря на курортный сезон, гостиница наполовину пуста. Видимо, бедные приезжали по дешевым профсоюзным путевкам в дома отдыха, а богатые снимали жилье поприличнее и ближе к морю или центру города.

Хозяин — пятидесятилетний пухлый ашкенази с мясистым носом в черных точках — обрадовался, что сниму целый номер, и не особо требовательно спросил:

— Документ какой-нибудь есть?

— Свидетельство о браке, — ответил я.

Оно было написано от руки и заверено печатями Макеевской волостной управы и епархии в тысяча девятьсот пятнадцатом году. За десять лет порядком истрепалось, но вполне устроило владельца гостиницы. Реставратор из предыдущей эпохи отбил первую часть потраченных на него денег.

У советских граждан пока нет внутренних паспортов. Вождь пролетариата Ленин заявил, что никакие документы, удостоверяющие личность, не нужны, что любой крестьянин может ехать, куда захочет, и никакой урядник ему не указ. Его слова истолкуют правильно, и крестьяне не будут иметь паспорта до тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Урядник им будет не указ, а вот милиционер проследит, чтобы крепостной не сбежал из колхоза. Можно, но не обязательно, получить удостоверение личности на три года, по желанию с фотографией почти любого размера и вида. Большая часть граждан не тратила на них деньги, потому что хватало паспортов, выданных при царе, или трудовых книжек, или профсоюзных билетов, или любых свидетельств, справок, мандатов с печатью. Паспорта были только заграничные, которые пока что может получить любой и поехать, куда пожелает. Стоит тридцать пять рублей — почти средняя месячная зарплата, так что мало кому по карману. Делают его, в зависимости от удаленности от Москвы, от одного месяца до трех. Знал бы, как всё обернется, не спешил бы, оставил бы Суконкиным деньги на документы и дорогу, но я решил провернуть по-быстрому, лихо — и поплатился. Хотя не так уж и плохо получилось. Более того, я заметил, что, вроде бы, помолодел лет на пять.

Я умылся, поменял рубашку, отдав грязную в стирку и глажку, чем сильно удивил хозяина гостиницы. Услуга такая была, стоила пятак за одну вещь, но другие постояльцы, видимо, стирали сами в умывальнике.

В соседнем двухэтажном доме на первом располагалась тесная парикмахерская с вертящимся креслом перед большим прямоугольным зеркалом и одним стулом для дожидающегося очереди. Сейчас на нем скучал мастер — пожилой лысый мужчина с бабьим лицом, несмотря на тонкие короткие усики или благодаря им. Увидев меня, вскочил и заулыбался льстиво.

— Подстричь-с, побрить-с? — залебезил он, почуяв во мне непролетарский элемент.

— Только побрить, — ответил я и предупредил: — Без одеколона.

Советский такой ядреный, что на меня собаки будут лаять.

— Как прикажете-с! — согласился он, помогая мне сесть, и обмотал вокруг шеи почти свежую белую хлопчатобумажную салфетку. — На отдых к нам или по делам?

— И то, и другое. Направлен сюда договориться о поставках серной кислоты для нашего завода и заодно навещу старых знакомых. Я до революции окончил химическое отделение университета, — сообщил ему новую легенду.

— Мечтал получить высшее образование, но не окончил ремесленное училище. Отец умер. Пришлось мне самому зарабатывать… — и парикмахер выдал мне весь свой жизненный путь — перечень малоизвестных мне голов и морд, прошедших через его руки, уложившись ровно к концу бритья.

Дом, в котором жили Суконкины, я опознал по пацанятам, которые играли во дворе в бабки, но третий был не Юра, который сейчас, наверное, делает то же самое в Кишиневе. Они не обращали на меня внимания, пока не остановился рядом.

— Чего надо, дядька? — строго спросил старший из них, рыжий и конопатый.

— Суконкины дома? — спросил я.

Он посмотрел на меня подозрительно и задал встречный вопрос:

— Это ты к ним приходил недели две назад?

Я кивнул.

— Нету их дома. Тетка Стешка, Витька, Юрка и Светка улетели к румынам на большом аэроплане, а дядьку Лешку поймали, когда границу переходил, в тюрьме сидит, — рассказал он.

— Никому не говорите, что спрашивал о них, — на всякий случай попросил я.

— Зуб даю! — зацепив ноготь большого пальца за резец и щелкнув, заверил пацаненок.

Это было последнее, что я прочитал в романе, который напишу через чёрт знает сколько лет, если брать линейное летоисчисление. Что будет дальше — понятия не имею, кроме заключительной главы. Иначе будет неинтересно. Скука — главный враг вечножителя.

4

Винный погреб работал, как и до революции, только вместо Ицика за стойкой был Моня, ставший похожим на отца, хотя пейсов не имел. Помогал ему подросток лет тринадцати, наверное, сын. Несмотря на то, что рабочий день еще не закончился, за столами сидели выпивохи с такими же биндюжными рожами, как и у их предшественников лет двадцать назад. Может быть, тоже похожи на своих отцов и занимают места, доставшиеся по наследству.