— Нет, — успокоила ее Мари. — Мама говорит,что состояние Ольги тревожит ее сильней.

Ольга была на четыре года старше Мари. Эта уже совсемвзрослая девушка отличалась, не в пример Мари и Зое, необыкновеннойзастенчивостью.

— Как хорошо было сегодня в «классе», — сказалаЗоя со вздохом. — Ах, как бы я хотела…

— Ну что? — со смехом перебила ее Мари, знавшаянаизусть все затаенные мечты своей подруги. — Чтобы тебя «открыл» Дягилев?

Обе засмеялись, но огонек, вспыхнувший в глазах Зои приупоминании этого имени, разгорелся ярче.

Она вообще была яркой — ослепительные волосы, сияющие глаза,стремительно-плавные движения. При всей своей кажущейся хрупкости Зоя былаполна сил и энергии, готовой вот-вот выплеснуться через край.

Само ее имя по-гречески означало «жизнь», и нельзя былоудачней назвать эту расцветающую юную женщину.

— Да… — призналась она. — И мадам Настова оченьхвалила меня.

Девушки посмотрели друга на друга и подумали об одном и томже — на память обеим пришла Матильда Кшесинская, танцовщица, которая былавозлюбленной Николая до его встречи с Алике. Тема эта была под запретом, имябалерины произносилось только шепотом, когда вокруг не было взрослых. ОднаждыЗоя упомянула Кшесинскую при матери — та пришла в ужас и строго-настрогозапретила дочери даже думать о столь неподходящем для барышни предмете, какдавнее увлечение государя. Бабушка была не столь сурова и однажды вскользьзаметила, что Кшесинская была первоклассной балериной.

— Ты все еще думаешь поступить в Мариинский? —спросила Мари, хотя Зоя уже несколько лет не говорила ей о своей детской мечте.

Мари знала, что для Зои путь на сцену заказан: в должныйсрок она выйдет замуж, у нее будут дети, она станет такой же великосветскойдамой, как ее мать.

Ни о каком балетном училище и речи быть не может.

Но в этот февральский день так приятно мечтать за чаем онесбыточном — это тешит и радует, как возня коккер-спаниеля Джоя под столом.Жизнь прекрасна, даже несмотря на корь, сразившую чуть не всю августейшуюсемью. Болтая с подругой, Мари могла позабыть хоть ненадолго о том, какаяответственность лежит на ней. Иногда ей хотелось бы стать такой же свободной,как Зоя. Она прекрасно знала, что довольно скоро родители назовут ей имя еежениха… Но сначала выйдут замуж две старших сестры, а пока… пока можно смотретьна огонь и думать, каким он будет, этот ее суженый, и будет ли она любить его…

Потрескивали поленья, за окном медленно кружились снежинки.Смеркалось.

— Маша? О чем ты задумалась? — вернул ее кдействительности голос Зои, которая совсем забыла о том, что обещала к обедубыть дома. — Ты стала вдруг такой серьезной. — И в самом деле, когдаМари не смеялась, на лице ее появлялось очень сосредоточенное выражение, хотяярко-голубые глаза продолжали излучать живой и теплый свет, которого былилишены глаза ее венценосной матери.

— Да так… Глупости какие-то лезут в голову. — Онамягко улыбнулась подруге. Им обеим скоро должно было исполниться повосемнадцать лет, и мысль о замужестве невольно посещала обеих. — Я думалао том, за кого мы с тобой выйдем замуж. Не сейчас, конечно, а когда кончитсявойна.

— Я сама иногда об этом думаю. Бабушка говорит, что этов порядке вещей и что я — «барышня на выданье». И еще она говорит, что князьОрлов — прекрасная партия для меня. — Она расхохоталась и тряхнула головойтак, что волосы разлетелись. — А ты… ты за кого выйдешь? Кто он — твой«он»?

— Не знаю. Сначала выдадут Ольгу и Татьяну, а Татьянатакая рассудительная и степенная, она, по-моему, и не хочет выходитьзамуж. — Она была ближе всех к матери и, может быть, хотела бы посвятитьсебя семье, никогда не покидая родной дом, — А хорошо бы иметь детей.

— Скольких? — поддразнивая, спросила Зоя.

— Человек пять по крайней мере, — ответила Мари: вее семье было как раз пятеро детей.

— А я хочу шестерых! — убежденно заявилаЗоя. — Троих мальчиков и трех девочек.

— И все рыжие! — рассмеялась Мари и, перегнувшисьчерез стол, нежно погладила подругу по щеке. — Как я люблю тебя, Зоя!

Зоя по-детски прижалась губами к ее руке.

— Как я хотела бы, чтобы ты была моей сестрой! —Но у нее был старший брат, безжалостно подтрунивавший над нею, чаще всего — поповоду ее рыжих волос. У него самого волосы были темно-каштановые, как у отца,но глаза — тоже зеленые. Этот двадцатитрехлетний офицер унаследовал отКонстантина Юсупова спокойную силу и достоинство.

— А как поживает Николай?

— Несносен, как всегда. Мама ужасно рада, что его полкв Петрограде, а не где-нибудь в действующей армии…

В эту минуту медленно отворилась дверь, и высокая женщинамолча вошла в комнату. Девочки так увлеклись беседой, что даже не заметили еепоявления. За нею вошел и тоже замер на пороге большой серый кот.

— Здравствуйте, девочки, — улыбнулась женщина.

Это была Александра Федоровна.

Зоя и Мари поспешно поднялись. Зоя подбежала поцеловать ее,не боясь заразиться: у Алике несколько лет назад была корь.

— Тетя Алике! Как они себя чувствуют?

Императрица, с усталой улыбкой обняв Зою, ответила:

— Не слишком хорошо, друг мой. И хуже всех бедной Анне.А как ты поживаешь? Ты, надеюсь, здорова?

— Да, благодарю вас. — Зоя вдруг вспыхнула. Как всерыжие, она очень легко краснела и стеснялась этого.

— Как это мама отпустила тебя к нам? — сказалацарица, зная, что графиня Юсупова смертельно боится инфекции. Зоя еще гущезалилась краской, что свидетельствовало о том, что приехала она в Царское безвсякого разрешения. Алике улыбнулась и погрозила ей пальцем:

— Ну, тебе попадет. Что же ты ей будешь врать на этотраз? Где ты сейчас находишься?

Зоя виновато улыбнулась:

— В «классе», занималась с мадам Настовой дольше, чемобычно.

— Понятно. Конечно, обманывать плохо, но мы и самихороши: разве можно было разлучать вас с Мари так надолго?! — Онаобернулась к дочери:

— Ты уже вручила Зое наш подарок? — Она сноваулыбнулась.

Усталость делала эту обычно сдержанную женщину мягче иблагодушней.

— Ну конечно! — воскликнула Зоя, показывая настол, где стоял флакончик «Лила». — Это мои самые любимые!

Царица вопросительно взглянула в глаза дочери, а та,хихикнув, выскочила из комнаты.

— Как здоровье дяди Ники? — учтиво осведомиласьЗоя.

— Он здоров, но, знаешь ли, мы с ним почти не виделись.Бедный! Приехал из армии отдохнуть, а оказался в карантине: у всех — корь.

В эту минуту вернулась Мари, прижимая к груди что-то,завернутое в одеяло. Слышалось тоненькое попискивание, словно там была птица, апотом из попонки высунулась коричнево-белая мордочка с длинными шелковистымиушами. Весело поблескивали глазки цвета оникса.