Днем она снова виделась с Николаем, и это немного отвлеклоее от грустных мыслей о подруге, из-за которых она целый день не хотела дажевыходить из своей комнаты. Взаперти сидела и Наталья, совершенно убитая известиемо болезни Мари и страхом за дочь.

— Что-то ты зачастил к нам, братец, — сказалаЗоя. — Опять разговор с отцом. Что-нибудь случилось?

— Какие дурацкие мысли приходят тебе в голову.

Ничего не случилось, — ответил Николай, хотя былпоражен догадливостью девочки. Она инстинктивно поняла, что он в сильнойтревоге и именно это послужило причиной его приезда. Он хотел обсудить с отцомпоследние события.

Накануне, на заседании Думы, Александр Керенский произнесчудовищную речь, в которой подстрекал к цареубийству. Николай понял, чтофранцузский посол был во многом прав. Должно быть, положение в стране былохуже, а многочисленные лишения ожесточили народ сильней, чем казалось ему илюдям его круга. Британский посол, сэр Джордж Бьюкенен, отправляясь на десять днейв Финляндию, тоже нарисовал весьма безрадостную картину. Вот почему Николайхотел знать, что думает обо всем этом отец.

— Никогда просто так не приедешь, — упрекнула егоЗоя.

Заснеженный Невский проспект, по которому мчались их сани,был прекрасен, как никогда. Николай с деланной бодростью отвечал сестре, чтовсе обстоит превосходно, а она, хоть и почувствовала фальшь и затаеннуютревогу, решила поверить ему.

— Ты лучше скажи, зачем ты так огорчаешь маму?

Из-за тебя она слегла, и я слышал, что к ней уже дваждывызывали доктора.

— Вовсе не из-за меня, — фыркнула Зоя, — аиз-за того, что у Машки корь.

— Значит, и у тебя? — засмеялся Николай.

— Глупости какие! Я никогда не заболею.

— Отчего ты так в этом уверена? Ты ведь поедешь вЦарское?

Зоя по-детски замотала головой, всем своим видом выказываякрайнее разочарование:

— Нет, меня не пустят. Туда никого сейчас не пускают. Ау бедной Настеньки ужасно болит ухо.

— Ну, ничего, не горюй, скоро они поправятся, тогда ипоедешь.

Зоя согласно кивнула, а потом без перехода осведомилась:

— А кстати, как поживает твоя балерина?

Николай дернул сестру за прядь волос, выбившуюся из-подмехового капора:

— С чего ты взяла, что у меня есть «моя» балерина?

— Да все об этом знают. У государя до того, как онженился на тете Алике, тоже была балерина. — Зоя могла говорить с братомсовершенно открыто, но он все же был шокирован: сестра явно преступила граньприличий.

— Как ты смеешь, Зоя, даже думать об этом!

— Хочу — и смею! Ну, так как? Она хорошенькая?

— Ее вообще не существует! Неужели вас такому учат ввашем Смольном?

— Ничему меня там не учат, — бойко ответила Зоя,что было явной не правдой, ибо в Смольном институте, как и в Пажеском корпусе,который в свое время окончил Николай, преподавание поставлено былопревосходно. — И потом, я уже почти отучилась.

— Воображаю, как там все радуются тому, что скороизбавятся от тебя.

Зоя пожала плечами. Оба засмеялись. Николай подумал, чтосумел отвлечь сестру от щекотливой темы, но от Зои не так просто было отделаться.

— Ты мне так и не ответил! — сказала она с лукавойулыбкой.

— Вы, дражайшая Зоя Константиновна, настоящее маленькоечудовище.

На этом разговор и кончился. Они отправились домой, наФонтанку. Когда вернулся отец, они с Николаем заперлись в кабинете, окнакоторого выходили в сад. Три других стены занимали полки, на которых стояликниги в кожаных переплетах и коллекция изделий из малахита — Константин собиралее долгие годы. Там же находились знаменитые пасхальные яйца работы Фаберже,подобные тем, какими обменивались в Светлое Христово Воскресенье царь сцарицей. Константин, стоя у окна, слушал сына и наблюдал, как по снегупробирается к флигелю Зоя — она шла проведать бабушку и, разумеется,коккер-спаниельшу Саву.

— Что ты думаешь обо всем этом? — с нескрываемойтревогой спросил Николай, и Константин повернулся к нему лицом.

— Да ничего, в сущности., не думаю. Все не так страшно,как тебе представляется. Даже если, не дай бог, начнутся беспорядки на улицах,генерал Хабалов сумеет с ними справиться. Не волнуйся. — Он благодушноулыбнулся: ему было приятно, что его сын не какой-нибудь ветрогон, а человек,всерьез озабоченный безопасностью столицы и империи. — Все будет хорошо.Но и беспечности допускать нельзя. Хороший солдат в любую минуту готов кбою. — Константин был сам именно таков, так же, как и его отец, дед ипрадед. Он и сейчас бы не задумываясь вернулся в строй, но годы брали свое.

— Отец, неужели тебя не пугает эта возмутительная речьКеренского? Ведь это граничит с государственной изменой!

— Это и есть измена, только никто не принимает еговсерьез. Никто и никогда не осмелится посягнуть на жизнь божьего помазанника. Акроме того, кузен Ники — под защитой армии. Думаю, что здесь, в окружениибольных детей и горсточки слуг, он подвергается большей опасности, чем у себя вСтавке. Но, во всяком случае, я позвоню Бьюкенену, как только он вернется, исам поговорю с ним, узнаю, чем он так встревожен. И он, и Морис Палеолог. Вотвернется Бьюкенен, приглашу его и француза на обед, а ты у нас — всегда самыйжеланный гость. — Константин знал, что перед его даровитым сыномоткрывается блестящая карьера, и всеми силами старался способствовать ей.

— Что ж, папа, после нашего разговора у меня немногоотлегло от сердца, — сказал Николай.

И все же на этот раз тревога не улетучилась. Гнетущеечувство близкой опасности продолжало томить его, когда он покинул отцовскийдом. Ему хотелось самому сейчас же отправиться в Царское Село и личнопоговорить с государем — ведь они были в родстве, и не столь уж далеком. Но онзнал, что царь крайне утомлен, что его снедает беспокойство за сына, и решилвыбрать более благоприятный момент.

Ровно неделю спустя, 8 марта, царь выехал из Царского Села ивернулся в Могилев, где располагалась Ставка. В этот самый день произошлипервые беспорядки: люди, измученные многочасовыми очередями за хлебом, сталигромить булочные и требовать хлеба.

К вечеру для разгона толпы была прислана казачья сотня.Почти никто в Петербурге не увидел в этом эпизоде зловещего предзнаменования.Французский посол давал раут, куда были приглашены в числе прочих князь икнягиня Горчаковы, граф Толстой, художник Александр Бенуа, испанский посол —маркиз де Вильясинда. Юсуповых не было — Наталья все еще недомогала, иКонстантин не хотел оставлять ее одну.

А на следующий день, услышав, что беспорядки разрастаются имятежники переворачивают вагоны трамваев, он похвалил себя за благоразумие. Ивсе же никто не оценил в полной мере надвигающейся опасности. А день выдалсяясный и солнечный. Невский был, как всегда, запружен прогуливающейся публикой,все магазины были открыты. На углах стояли казачьи разъезды, но всадники былинастроены вполне миролюбиво и перешучивались с гуляющими.