– Вы сами играете в бридж, – усмехнулся я, – и знаете, чтоигрок поступает так, когда все взятки его и он хочет сэкономить время и скорейперейти к следующей раздаче.

– Совершенно верно, друг мой. Но есть и другой случай, янесколько раз сталкивался с ним, особенно когда играл с дамами. Представьтесебе, что дама открывает карты, говорит «все остальные мои», собирает карты иначинает снова сдавать. Возможно даже, что остальные игроки не увидят в этомникакого подвоха, особенно если они не слишком опытны. Чтобы разобраться, в чемподвох, нужно подумать, и не исключено, что посреди следующей раздачи кто-то изигроков сообразит: «Да, но ей обязательно пришлось бы убить четвертую бубнусвоего партнера, а значит, зайти с маленькой трефы. И в таком случае взяткусыграла бы моя девятка!»

– Значит, вы думаете...

– Я думаю, Гастингс, что чрезмерная бравада подозрительна. Иеще я думаю, что нам пора ужинать. Une petite omelette, n'estce pas?[34] Апотом, часов в девять, мы нанесем еще один визит.

– Куда?

– Сначала – ужин, Гастингс. И пока нам не подадут кофе, мыдаже думать не будем об этом деле. Когда человек ест, мозг должен служитьжелудку.

И Пуаро сдержал свое слово. Мы отправились в маленькийресторанчик в Сохо, где его хорошо знали, и превосходно отужинали омлетом,камбалой, цыпленком и ромовой бабой, к которой Пуаро питал особую слабость.

Когда мы приступили к кофе, Пуаро дружески улыбнулся мне.

– Дорогой Гастингс, – сказал он. – Я завишу от вас гораздобольше, чем вы полагаете.

Признаюсь, его неожиданные слова смутили и обрадовали меня.Он никогда не говорил мне ничего подобного прежде. Иногда, в глубине души, ячувствовал себя уязвленным, потому что он делал все, чтобы поставить подсомнение мои умственные способности.

И хотя я был далек от мысли, что его собственные способностиначали потихоньку угасать, мне вдруг пришло в голову, что моя помощьдействительно нужна ему больше, чем ему казалось раньше.

– Да, – мечтательно продолжал он, – вы сами не сознаете, какэто получается, но вы все чаще и чаще подсказываете мне правильный путь.

Я боялся верить своим ушам.

– Ну что вы, Пуаро, – пробормотал я. – Мне очень лестно...Вероятно, я так или иначе научился чему-то от вас...

Он отрицательно покачал головой.

– Mais non, се n'est pas ca[35]. Вы ничему не научились.

– Как? – изумленно спросил я.

– Не удивляйтесь. Все правильно. Никто ни у кого не долженучиться. Каждый человек должен развивать до предела свои возможности, а некопировать кого-то другого. Я не хочу, чтобы вы стали ухудшенным Пуаро. Я хочу,чтобы вы были непревзойденным Гастингсом! Впрочем, вы и есть непревзойденныйГастингс. Вы классически, совершенно нормальны.

– Нормален? Надеюсь, что да, – сказал я.

– Нет-нет, я о другом. Вы изумительно уравновешенны. Вы –само здравомыслие. Понимаете, что это для меня значит? Когда преступникзамышляет преступление, он непременно хочет обмануть. Кого же? Некоегонормального человека, образ которого имеется у него в голове. Возможно, такогосущества вовсе нет в природе, и это математическая абстракция. Но выприближаетесь к ней настолько близко, насколько это возможно. Бывают моменты,когда на вас нисходит вдохновение, когда вы поднимаетесь выше нормальногоуровня, моменты – надеюсь, вы поймете меня правильно, – когда вы спускаетесь всамые таинственные глубины глупости, но в целом вы поразительно нормальны. Вчем здесь моя выгода? Да в том, что в ваших мыслях я, как в зеркале, вижу то,во что преступник хочет заставить меня поверить. Это невероятно помогает мне идает интереснейшие идеи.

Не могу сказать, чтобы я хорошо его понял. Мне показалось,что в его словах было мало лестного. Но, как бы то ни было, он поспешилрассеять мои сомнения.

– Я неудачно выразился, – быстро добавил он. – Вы обладаетеспособностью понимать ход мысли преступника, чего мне не дано. Вы показываетемне, какой реакции ждет от меня преступник. Такая проницательность – редкийдар.

– Проницательность... – задумался я, – да, пожалуй,проницательность мне свойственна.

Я взглянул на него через стол. Он курил одну из своих тонкихсигарет и смотрел на меня чуть ли не с обожанием.

– Милый Гастингс, – улыбнулся он. – Я вами восхищаюсь.

Я был польщен, но сконфужен и решил поскорее перевестиразговор на другую тему.

– Итак, – деловито сказал я, – вернемся к нашему делу.

– Согласен. – Пуаро откинул назад голову и, прищурив глаза,выпустил сигаретный дым.

– Je me pose des questions[36], – сказал он.

– Да? – с готовностью подхватил я.

– Вы, без сомнения, тоже?

– Конечно, – ответил я и, так же как и он, прищурившись иоткинув голову, спросил: – Кто убил лорда Эджвера?

Пуаро немедленно открыл глаза, выпрямился и энергично затрясголовой.

– Нет-нет. Ничего подобного. Разве это вопрос? Вы же нечитатель детективного романа, который подозревает по очереди всех героев, безразбора. Правда, однажды я и сам вынужден был так поступить.

Но это был особый случай. Я вам о нем как-нибудь расскажу, потомучто горжусь им. На чем мы остановились?

– На вопросах, которые вы себе задаете, – сухо отозвался я.

Меня так и подмывало сказать, что я необходим Пуароисключительно как слушатель, перед которым он может хвастать, но я сдержался.Если ему захотелось порассуждать, пусть.

– Очевидно, пришла пора их выслушать, – сказал я.

Этой фразы было достаточно для его тщеславия. Он вновьоткинулся на спинку кресла и с удовольствием начал:

– Первый вопрос мы уже обсуждали. Почему лорд Эджвер изменилсвои взгляды на развод? По этому поводу у меня возникло несколько идей. Одну изних вы знаете.

Второй вопрос, который я себе задаю – Что случилось с темписьмом? Кто был заинтересован в том, чтобы лорд Эджвер и его жена оставалисьформально связанными друг с другом?

Третий – Что означало выражение его лица, которое вызаметили, обернувшись вчера утром при выходе из библиотеки? У вас есть на этоответ, Гастингс?