Поставив его на рычаги, и Кирилла на рычаги сзади,взгромоздив не приходящего в сознание командира посередине, и приказавмеханически повинующемуся Женьке занять место у рычагов спереди, и, сам себеудивляясь, встал впереди, нацелив свой автомат в черное никуда, быстрым шагомпошел вперед, слыша, как послушно покатилась всед за ним дрезина, вспоминаямельком, что он совершает недопустимое, оставив неприкрытый тыл, но понимая,что самое главное — это убраться как можно скорее, очутиться как можно дальшеот этого страшного места.

На рычагах теперь было трое, и отряд двигался быстрее, чемдо остановки, а Артем с облегчением чувствовал, как затихает мерзкий шум ирассасывается понемногу чувство опасности. Он все прикрикивал на остальных,требуя не замедлять темп, как вдруг услышал сзади совершенно трезвый иудивленный голос Женьки: — Ты чего это раскомандовался?

Артем дал знак остановиться, поняв, что они миновали опаснуюзону, вернулся к отряду и обессиленно опустился на землю, прислонившись кдрезине спиной. Все постепенно приходили в себя. Перестал всхлипыватьзамыкающий, и только тер себе пальцами виски, в недоумении осматриваясь вокруг.Зашевелился и с глухим стоном приподнялся командир, жалуясь, что раскалываетсяголова. Через полчаса можно было двигаться дальше. Кроме Артема никто ничего непомнил. — Знаешь, тяжесть такая вдруг навалилась, в голове муть какая-то пошла,и как-то так раз! — и погасло все. Было со мной такое однажды от газа в одномтуннеле, далеко отсюда. Но если газ, так он должен по-другому действовать, навсех сразу, не разбираясь… А ты все этот звук свой слышал? Да, странно оченьвсе это, чего и говорить… — размышлял командир.

— И вот то что с Никитой стало — то что ревел он. Слышь,Васильич, кого ты все жалел-то? — кивнул он замыкающему.

— Черте знает… Не помню я… То есть вроде минуту назад ещечто-то помнил, а потом как-то улетучилось… Это, знаешь, как со сна: вот толькопроснешься — все помнишь, и картина такая яркая перед глазами стоит. А пройдетпара минут, очнешься немного — все, пусто. Только так, остатки какие-то… Вот исейчас то же самое. Только вот помню, что жалко очень кого-то было… А кого,почему — пусто.

— А вы там хотели остаться, в туннеле. Навсегда. С ними.Отбивались. Я вам пообещал еще, что если вы захотите, я вам разрешу обратновернуться, — сказал Артем, искоса поглядывая на Никиту-замыкающего.

— Так вот, это, я вас отпускаю, — добавил он и ухмыльнулся.

— Нет уж, спасибо. Что-то я передумал, — мрачно ответилНикита и его всего передернуло.

— Ладно, мужики. Хватит трепаться. Нечего посреди туннеляторчать. Сначала доберемся, потом все обсудим. Нам еще как-то возвращаться надоведь будет… Хотя чего загадывать наперед, в такой гребаный денек дай бог тудабы попасть. Поехали! — заключил командир. — Слышь, Артем, давай со мнойпойдешь. Ты у нас вроде герой сегодня, — неожиданно добавил он.

Кирилл занял место за дрезиной, Женька, несмотря на все своипротесты, так и остался на рычагах вместе с Никитой Васильичем, и они двинулисьдальше.

— Труба там, говоришь, лопнула? И это из нее ты там свой шумслышал? Знаешь, Артем, может оно такое быть что это на самом-то деле мы всеболваны глухие и не слышим ни хрена. У тебя, наверное, чутье особенное на этудрянь. С этим делом, видно, тебе повезло, парень! — рассуждал командир. — Оченьоно странно, что это из трубы шло. Пустая труба-то была, говоришь? Шут знает,что там сейчас по этим трубам течет, — продолжал он, опасливо поглядывая назмеиные переплетения вдоль стен туннеля.

До Рижской уже оставалось совсем недолго: через четвертьчаса замерцали вдали отсветы костра у заставы, командир замедлил ход и фонаремдал условный знак. Через кордон их пропустили быстро и без проволочек, так чтоеще через несколько минут дрезина уже вкатывалась на станцию.

Рижская была в лучшем состоянии, чем Алексеевская. Когда-тодавно на поверхности над станцией стоял большой рынок. Среди тех, кто успелтогда добежать до метро и спастись, было немало и торговцев с этого самогорынка. Народ там с тех пор жил предприимчивый, да и близость станции к ПроспектуМира, а значит, и к Ганзе, к главным торговым путям тоже сказывалась на ееблагополучии. Свет там тоже горел электрический, аварийный, как и на ВДНХ.Патрули были одеты в старый поношенный камуфляж, который все же смотрелсявнушительней, чем размалеванные ватники на Алексеевской.

Гостям выделили отдельную палатку. Раньше собиралисьвозвращаться через сутки, но теперь скорого возвращения не предвиделось, неяснобыло что за новая опасность кроется в туннеле, как с ней справиться,администрация станции и командир маленького отряда с ВДНХ собирались насовещание, а у остальных было теперь много свободного времени. Артем, уставшийи перенервничавший, сразу упал на свою лежанку лицом вниз и так и остался.Спать не хотелось, но сил не было совершенно. Через пару часов для гостейобещали устроить торжественный ужин, по многозначительным подмигиваниям иперешептываниям хозяев можно было даже надеяться на мясо. Пока можно былопросто лежать и ни о чем не думать.

За стенками палатки поднимался шум. Пир устраивали прямопосреди платформы, где на Рижской горел главный костер. Артем, не утерпев,выглянул наружу. Несколько человек чистили пол и расстилали брезент, неподалекуна путях разделывали свиную тушу, резали клещами на куски моток стальнойпроволоки, что предвещало шашлыки. Стены здесь были необычнами — не мраморные,как на ВДНХ и Алексеевской, а выложенные красной плиткой, а арки были окрашеныв желтый. Вместе это когда-то смотрелось довольно весело. Теперь, правда, всеэто покрывал слой копоти и жира, но все равно чуть-чуть прежнего уюта сохранилось.