Ему чудилось, что на время он сумел окунуться в тихую рекуэтой мелодии, и вдруг, не разумом, а скорее проснувшейся в нем интуицией,разбуженной, наверное, в том самом месте шумом из разорвавшейся трубы, постигсуть этого явления, не понимая его природы. Потоки, выплескивающиеся наружу изтой трубы, как ему показалось в ту секунду, были тем же, что и эфир, неспешноструившийся по туннелям, но в трубе они были гнойными, зараженными чем-то,беспокойно бурлящими, и в тех местах, где вспухшие от напряжения трубылопались, гной этот изливался толчками во внешний мир, неся с собой тоску,тошноту и безумие всем живым существам…

Артему показалось вдруг, что он стоит на пороге пониманиячего-то очень важного, как если бы последние полчаса его блужданий в кромешнойтьме туннелей и в сумерках собственного сознания приподняли завесу над великойтайной, отделяющей всех разумных созданий от познания истинной природы этогогротескного мирка, выгрызенного прошлыми поколениями в недрах Земли. Но вместес тем ему стало и страшно, словно он только что заглянул в замочную скважинудвери, надеясь узнать, что за ней, и увидел лишь нестерпимый свет, бьющийизнутри и опаляющий глаза. И если открыть дверь, то свет этот хлынет неудержимои испепелит на месте того дерзкого, что решится открыть запретную дверь. Носвет этот — и есть Знание.

Весь этот вихрь мыслей, ощущений и переживаний захлестнулАртема слишком внезапно, он был совершенно не готов ни к чему похожему и потомуиспуганно отпрянул. Нет, все это было всего лишь фантазией. Не слышал он ничегои ничего не осязал, опять игры воображения. Со смешанным чувством облегчения иразочарования он теперь, заглянув в себя, наблюдал, как раскрывшаяся намгновение перед ним перспектива, все далекие грозные и прекрасные горизонты, —стремительно меркнут, тают и перед мысленным взором вновь встает привычноемутное марево. Он испугался этого знания, отступил, и теперь приподнявшаясябыло завеса тяжело опустилась обратно, быть может, — навсегда. Ураган в егоголове затих так же внезапно, как и начался, опустошив и утомив его рассудок.

Артем, потрясенный, сидел и все пытался понять, где жезаканчивались его фантазии и начиналась реальность, если, конечно, такиеощущения вообще могли быть реальны. Медленно-медленно его сознание наливалосьгоречью опасения, что он стоял в шаге от просветления, от самого настоящегопросветления, но не решился, не отважился отдаться на волю течения эфира, итеперь ему, может, всю жизнь остается лишь бродить в потемках, оттого чтооднажды он убоялся света подлинного Знания. «Но что такое Знание?» — спрашивалон снова и снова, пытаясь оценить то, от чего он столь поспешно и трусливоотказался. Погруженный в свои мысли, он и не заметил, что по крайней меренесколько раз успел уже произнести эти слова вслух. — Знание, парень — этосвет, а незнание — тьма! — охотливо объяснил ему один из дежурных. — Верно? —весело подмигнул он своим товарищам.

Артем оторопело уставился на него и так бы и сидел, новернулся Бурбон, поднял его и попрощался с остальными, сказав, что они бы, мол,и еще задержались, но торопятся. — Смотри! — грозно сказал ему вслед командирзаставы. — Отсюда я тебя с оружием выпускаю, — он махнул рукой на Артемовавтомат, — но обратно ты у меня уже с ним не зайдешь. У меня по этому поводуинструкции четкие. — Говорил я тебе, болван… — раздраженно прошипел АртемуБурбон, когда они поспешно зашагали от костра. — Вот теперь как хочешь обратно,так и пробирайся. Хоть это, с боем. Мне вообще плевать. Вот ведь знал, зналведь, что так, мать твою, все и будет!

Артем все молчал, да он и не слышал почти ничего из того,что выговаривал ему Бурбон. Вместо этого он вдруг вспомнил, что отчим говорилтогда же, когда объяснял про уникальность и неповторимость каждого туннеля, чтоу любого из них есть своя мелодия, и что можно научится ее слушать. Отчим,наверное, хотел просто выразиться красиво, но вспоминая то, что он ощущал, сидяу костра, Артем подумал, что вот оно, что ему именно это и удалось. Что онслушал, на самом деле слушал — и слышал! — мелодию туннелей. Но воспоминания опроизошедшем быстро блекли, и через полчаса Артем не мог уже поручиться, чтовсе это действительно произошло с ним, а не причудилось, навеянное игройпламени.