– Впервые слышу. Я думаю, что дедушка не мог не знать о нем,но он мне ничего не говорил. А он бы обязательно рассказал. Мсье Пуаро, а выубеждены, что она не сочинила всю эту историю?

– Отнюдь не убежден, мадемуазель! Мне кажется, в ней естьнечто странное, в этой вашей Эллен.

– О! Странной я бы ее не назвала. Уильям – слабоумный, ихсын – противный звереныш, однако Эллен вполне нормальна. Она воплощеннаяреспектабельность.

– Вчера вечером вы разрешили ей выйти из дому и поглядеть нафейерверк?

– Конечно. Они всегда ходят. А убирают после.

– Но ведь она осталась дома.

– Да ничего подобного.

– Откуда вам известно, мадемуазель?

– Э… да, пожалуй, ниоткуда. Я ее отпустила, она сказаласпасибо… Ясное дело, я решила, что она пойдет.

– Наоборот, она осталась в доме.

– Но… Боже мой, как странно!

– Вам кажется, что это странно?

– Еще бы. Я убеждена, что она никогда раньше так не делала.Она объяснила вам, что случилось?

– Ничуть не сомневаюсь, что настоящей причины она мне неоткрыла.

Ник вопросительно взглянула на него:

– А это имеет какое-то значение?

Пуаро развел руками:

– Право, не знаю, мадемуазель. Любопытно. Вот все, что япока могу сказать.

– Теперь еще новое дело с этим тайником, – задумчивозаговорила Ник. – Странная какая-то история… и неправдоподобная. Она вампоказала эту нишу?

– Она сказала, что не помнит места.

– Уверена, что все это вздор.

– Весьма возможно.

– Эллен, бедняжка, должно быть, выживает из ума.

– Да, у нее явная склонность к фантазиям. Она еще говорила,что Эндхауз недобрый дом.

Ник поежилась.

– А вот в этом она, может быть, и права, – медленновыговорила она. – Мне и самой временами так кажется. В нем испытываешь какое-тостранное чувство…

Ее глаза расширились и потемнели. В них появилось обреченноевыражение. Пуаро поспешил переменить разговор:

– Мы уклонились от темы, мадемуазель. Завещание. Последняяволя и завещание Магдалы Бакли.

– Я так и написала, – не без гордости сказала Ник. – Янаписала так и велела уплатить все долги и издержки. Я вычитала все это в однойкниге.

– Вы, стало быть, писали не на бланке?

– Нет, у меня не было времени. Я торопилась в больницу, ктому же мистер Крофт сказал, что с бланками мороки не оберешься. Лучше написатьпростое завещание и не ввязываться во всякие формальности.

– Мсье Крофт? Так он был при этом?

– Конечно. Ведь это он меня и надоумил. Сама я ни за что быне додумалась. Он мне сказал, что если я умру без завещания, то государствопочти все загребет себе, а это все-таки обидно.

– Как он любезен, этот превосходный Крофт!

– Да, очень, – с жаром подтвердила Ник. – И он привел Эллени ее мужа, чтобы они были свидетелями. О господи! Что я за идиотка!

Мы удивленно посмотрели на нее.

– Я просто законченная идиотка. Заставила вас шарить повсему Эндхаузу. Оно же у Чарлза! У Чарлза Вайза, моего кузена.

– О! Вот оно в чем дело!

– Мистер Крофт сказал, что завещания положено хранить уадвоката.

– Он совершенно прав, этот милейший Крофт.

– Мужчины бывают иногда полезны, – заметила Ник. – Уадвоката или в банке, вот что он мне сказал. И я решила, что лучше у Чарлза. Мысунули его в конверт и тут же отослали.

Со вздохом облегчения она откинулась на подушки.

– Мне очень жаль, что я была такая дура. Но теперь, славабогу, все в порядке. Завещание у Чарлза, и, если вы действительно хотите с нимпознакомиться, Чарлз, конечно, его покажет.

– Если на то будет ваша санкция, – с улыбкой произнес Пуаро.

– Какая глупость!

– О нет, простая осмотрительность, мадемуазель.

– А по-моему, глупость. – Она взяла со столика, стоявшего уизголовья, листок бумаги. – Так что же надо писать? Покажите гончей зайца?

– Как?

Он был так изумлен, что я невольно рассмеялся.

Затем он начал диктовать, и Ник послушно писала под егодиктовку.

– Благодарю, мадемуазель, – сказал он, принимая у неелисток.

– Мне совестно, что я вам задала столько хлопот. Но я,правда, забыла. Знаете, как это бывает, вдруг раз – и выскочит из головы.

– У человека с последовательным и методическим складом уматак не бывает.

– Как бы мне не пришлось лечиться, – сказала Ник. – Вы пряморазвиваете у меня комплекс неполноценности.

– Ни в коем случае. До свидания, мадемуазель. – Он обвелвзглядом комнату. – Ваши цветы очаровательны.

– Правда? Красную гвоздику принесла Фредди, розы – Джордж, алилии – Джим Лазарус. А вот еще…

Она сняла обертку с большой корзинки винограда.

Пуаро изменился в лице.

– Вы его уже пробовали? – спросил он, бросаясь к ней.

– Нет. Еще нет.

– Не трогайте его. Вы не должны есть ничего из того, что вамприносят знакомые. Ничего. Вы поняли, мадемуазель?

– О господи!

Она впилась в него глазами, и краска медленно отхлынула отее щек.

– Я поняла. Вы д??маете… что с тем делом еще не покончено? Вамкажется, они все еще не угомонились? – прошептала она.

Он взял ее за руку:

– Не думайте об этом. Здесь вы в безопасности. Толькопомните – не пробовать ничего.

Мы вышли, но ее бледное испуганное лицо долго еще стояло уменя перед глазами.

Пуаро взглянул на часы:

– Прекрасно. Мы как раз успеем захватить мсье Вайза в егоконторе, прежде чем он отправится обедать.

Как только мы появились, нас почти сразу же провели к ЧарлзуВайзу.