– Да, я знаю эту категорию.

Хилари и вправду так чувствовала, хотя не понимала почему.

– Олив видела его? Что он ей сказал?

– Не знаю. Это все, что она мне сообщила. Да, она ещедобавила, что не могла этому поверить.

– Поверить – чему?

– Откуда мне знать? – Поколебавшись, Хилари сказала: –Поймите – она ведь умирала…

Лицо Беттертона исказила судорога боли.

– Да, конечно… Со временем я привыкну, а сейчас не всостоянии это осознать. Но меня озадачивает история с Борисом. Какую опасностьон может здесь представлять для меня? Если Борис видел Олив, значит, он был вЛондоне?

– Очевидно.

– Тогда я ничего не понимаю… А впрочем, какое это имеетзначение, если мы заперты в этой чертовой организации в окружении бесчеловечныхроботов!

– Мне здешние служащие тоже показались такими.

– А выбраться отсюда мы не можем! – Он ударил кулаком побетону.

– Вовсе нет, – возразила Хилари.

Беттертон изумленно уставился на нее:

– Что вы имеете в виду?

– Мы найдем какой-нибудь выход.

– Девочка моя, – презрительно усмехнулся Беттертон, – выпонятия не имеете, с чем вам придется иметь дело.

– Во время войны люди бежали и из худших мест, – настаивалаХилари. Она не собиралась впадать в отчаяние. – Рыли туннели или придумываличто-нибудь еще.

– Как вы сможете прорыть туннель в скале? И куда? Кругомпустыня.

– Значит, это будет «что-нибудь еще».

Беттертон посмотрел на нее. Хилари улыбалась с напускнойуверенностью.

– Вы необыкновенная девушка! Похоже, вы уверены в себе.

– Всегда существует выход. Конечно, понадобится время итщательное планирование.

– Время! – Беттертон снова помрачнел. – Именно этого я немогу себе позволить.

– Почему?

– Не знаю, сможете ли вы понять… Дело в том, что я не всостоянии выполнять здесь свою работу.

Хилари нахмурилась:

– О чем вы?

– Не знаю, как вам объяснить… Я не могу работать. Не могудумать. Для моей деятельности необходима высочайшая степень сосредоточенности,ведь она в значительной мере… ну, творческая. А прибыв сюда, я утратил стимулы.Все, что я в состоянии делать, – это рутинная работа, которую может выполнятьлюбой начинающий ученый с грошовым жалованьем. А ведь меня привезли сюда не дляэтого. Им нужно что-то новое, а я на это не способен. И чем больше я нервничаю,тем меньше я годен для чего-нибудь стоящего. Это сводит меня с ума, понимаете?

Хилари понимала. Она припомнила замечание доктора Рюбека опримадоннах и ученых.

– Если я непродуктивен, то какой толк от меня подобнойорганизации? Они меня попросту ликвидируют.

– Не может быть!

– Еще как может. Эти люди не сентиментальны. До сих пор менявыручала пластическая хирургия. Они делают это постепенно. Естественно, человек,постоянно подвергающийся небольшим операциям, не может как следуетсосредоточиться. Но теперь с этим покончено.

– А зачем вам вообще делали эти операции?

– Ради безопасности – моей безопасности. Их делают людям,которые находятся в розыске.

– Значит, вы тоже в розыске?

– А вы не знали? Полагаю, об этом не сообщалось в газетах.Возможно, этого не знала даже Олив. Но я в розыске – можете не сомневаться.

– За государственную измену? Вы хотите сказать, что продалиим атомные секреты?

Беттертон отвел взгляд:

– Я ничего не продавал. Я просто сообщил им все, что знаю, –по своей воле. Ведь одно из условий организации – раскрытие всех научных тайн.Неужели вы не можете понять?

Хилари могла. Она могла понять, почему это делает ЭндиПитерс, почему Эрикссон с его глазами фанатичного мечтателя предает свою родинус охотой и энтузиазмом.

Но ей трудно было представить в этой роли Тома Беттертона.Хилари сознавала, что это свидетельствует об огромной разнице междуБеттертоном, прибывшим сюда несколько месяцев назад полным энтузиазма, итеперешним Беттертоном – нервным, опустошенным и смертельно испуганнымчеловеком.

Словно подтверждая ее выводы, Беттертон с тревогой огляделсяи сказал:

– Все уже спустились. Нам лучше…

Хилари поднялась:

– Хорошо. Но вам незачем беспокоиться. Они сочтут это вполнеестественным – при сложившихся обстоятельствах.

– Нам придется продолжать все это, – смущенно вымолвилБеттертон. – Я имею в виду… изображать мужа и жену.

– Разумеется.

– Мы должны делить одну спальню и тому подобное. Но всебудет в порядке. Я имею в виду, вам незачем волноваться… – Он умолк, смутившисьокончательно.

«Как он красив, – думала Хилари, глядя на его профиль, – икак мало это меня трогает».

– Едва ли нам следует беспокоиться по этому поводу, – веселосказала она. – Главное – выбраться отсюда живыми.

В номере отеля «Мамуния» в Марракеше Джессоп разговаривал смисс Хезерингтон. Эта мисс Хезерингтон совсем не походила на ту женщину, скоторой Хилари встречалась в Касабланке и Фесе. Внешность, костюм и ужаснаяприческа оставались теми же, но поведение резко изменилось. Теперь это былатолковая и деловитая женщина, выглядевшая моложе своих лет.

Третьим в комнате был коренастый темноволосый мужчина сосмышлеными глазами. Он негромко барабанил по столу пальцами и напевал себе поднос французскую песенку.

– Насколько вам известно, – осведомился Джессоп, – этоединственные люди, с которыми она говорила в Фесе?

Дженет Хезерингтон кивнула:

– Там была эта женщина, Келвин Бейкер, с которой мы ужевстречались в Касабланке. Откровенно говоря, я все еще не составила о нейопределенного мнения. Она лезла из кожи вон, чтобы подружиться с ОливБеттертон, да и со мной тоже. Но американцы всегда дружелюбны – они тут жезаговаривают с людьми в отелях и любят ездить с ними на экскурсии.

– Да, – промолвил Джессоп, – это чересчур очевидно для того,что мы ищем.