– Это не совсем по моей части. Ведь дают же людям разныесредства, успокаивающие их перед операциями. Может, есть нечто подобное, чтоможно вводить в течение долгого времени, не причиняя вреда умственнойдеятельности и даже, напротив, стимулируя ее. Думаю, здешние организаторы иадминистраторы знают толк в гипнозе и психологии и нам исподволь внушают, какздорово мы тут живем, как мы стремимся к высшей цели и тому подобную чушь.Таким способом можно многого добиться, если знаешь свое дело.

– Но мы не должны подчиняться! – горячо воскликнула Хилари.– Не должны ни на секунду чувствовать, будто нам здесь хорошо!

– А что чувствует ваш муж?

– Том? Не знаю. Это так сложно. Я… – Она замолчала.

Хилари едва ли могла объяснить собеседнику ту фантасмагорию,какой стала ее жизнь. Уже десять дней она жила в одной квартире и делиласпальню с посторонним мужчиной. Просыпаясь ночью, Хилари слышала его дыхание насоседней кровати. Они оба принимали это условие как неизбежное. Она быласамозванкой, шпионкой, готовой играть любую роль и выдавать себя за когоугодно. Но Тома Беттертона Хилари не могла понять. Он казался ей ужаснымпримером того, что может произойти с одаренным молодым человеком, прожившимнесколько месяцев в изнуряющей атмосфере организации. Во всяком случае, в немне ощущалось спокойного примирения с судьбой. Не находя удовлетворения вработе, Беттертон все сильнее тревожился из-за неспособности сосредоточиться наней. Один или два раза он повторил то, что сказал в первый вечер:

– Я не могу думать. Как будто все во мне высохло.

Да, подумала Хилари, Том Беттертон, будучи гением, нуждалсяв свободе сильнее, чем большинство людей. Внушение не смогло компенсировать емуневолю. Только при полной свободе он мог заниматься творческой деятельностью.

Беттертон явно пребывал на грани серьезного нервного срыва.На Хилари он не обращал никакого внимания. Она не являлась для него ниженщиной, ни даже другом. Хилари сомневалась, что Беттертон горевал по умершейжене. Его постоянно занимала лишь одна мысль – о том, что он находится втюрьме.

– Я должен выбраться отсюда, – снова и снова говорил ТомБеттертон. – Не знаю как, но должен.

В сущности, это походило на слова Питерса, но звучало совсемпо-другому. Питерс рассуждал как молодой, рассерженный и уверенный в себечеловек, решивший противопоставить свой ум организации, в которой оказался. Апротестующие возгласы Тома Беттертона были словами человека, дошедшего до ручкии почти обезумевшего от жажды свободы. Но возможно, внезапно подумала Хилари,через шесть месяцев она и Питерс станут такими же. Возможно, здоровый протест иразумная вера в собственную изобретательность превратятся в безумное отчаяниекрысы, попавшей в ловушку.

Хилари очень хотелось быть откровенной с Энди Питерсом. Еслибы только она могла сказать ему: «Том Беттертон не мой муж. Я ничего о нем незнаю. Не знаю, каким он был до приезда сюда, и поэтому нахожусь в тупике. Я нев силах ему помочь, так как не знаю, что говорить и что делать».

– Сейчас Том кажется мне чужим, – сказала Хилари, тщательноподбирая слова. – Он… ничего мне не рассказывает. Иногда мне кажется, чтоощущение пребывания в тюрьме сводит его с ума.

– Возможно, так оно и есть, – сухо произнес Питерс.

– Но вы так уверенно говорили о том, что выберетесь отсюда.Как мы можем это сделать? Есть у нас хоть один шанс?

– Я не имел в виду, что мы сможем выбраться послезавтра,Олив. Все нужно как следует обдумать и спланировать. Вы знаете, что людямудавалось бежать при самых безнадежных обстоятельствах. Многие англичане иамериканцы написали книги о бегстве из германских концлагерей.

– Это другое дело.

– Вовсе нет. Там, где есть вход, должен быть и выход.Конечно, рытье туннеля отпадает, как и многие другие способы. Но повторяю:должен быть выход. С помощью изобретательности, маскировки, притворства,обмана, подкупа. Вам следует об этом подумать. Что касается меня, то можете несомневаться – я отсюда выберусь.

– Охотно верю, – сказала Хилари. – Но как насчет меня?

– Ну, это другое дело.

В его голосе звучало смущение. На момент Хилари задумалась опричине, потом поняла, что ведь Питерс считает ее цель достигнутой. Онаприехала сюда к мужчине, которого любила, поэтому с ее стороны выглядело неслишком порядочным навязываться Питерсу с намерениями бежать отсюда. Хилариощутила жгучее желание сказать ему правду, но инстинкт осторожности удержал ееот этого.

Пожелав Питерсу доброй ночи, она спустилась с крыши.

– Добрый вечер, миссис Беттертон.

– Добрый вечер, мисс Дженсен.

Худая девушка в очках казалась возбужденной. Ее глазапоблескивали под толстыми стеклами очков.

– Сегодня состоится общее собрание, – сообщила она. – Самдиректор собирается обратиться к нам!

– Вот и отлично, – заметил стоящий рядом Энди Питерс. – Ядавно хотел поглазеть на этого директора.

Шокированная мисс Дженсен с укором посмотрела на него.

– Директор – замечательный человек, – строго сказала она.

Когда мисс Дженсен двинулась по одному из бесчисленных белыхкоридоров, Энди Питерс тихо свистнул.

– Здесь в самом деле прозвучал намек на «хайль Гитлер» илимне почудилось?

– Пожалуй, вы правы.

– Вся беда в том, что ты никогда не знаешь, где можешьочутиться. Если бы я мог предвидеть, что покидаю Штаты, полный мальчишескоговосторга по поводу доброго старого братства людей, чтобы оказаться в лапахочередного ниспосланного небесами диктатора… – Он махнул рукой.

– Но ведь вы этого еще не знаете, – напомнила ему Хилари.

– Я чую, это носится в воздухе, – заявил Питерс.

– Как же я рада, что вы здесь! – не удержалась Хилари.

Питерс насмешливо взглянул на нее, и она покраснела.

– Вы такой… обычный. – Хилари смутилась окончательно.

– Там, откуда я прибыл, – усмехнулся Питерс, – слово«обычный» не является комплиментом. Чаще всего оно означает «посредственный».

– Вы отлично знаете, что я имела в виду не это. Я простохотела сказать, что вы такой, как все… О господи, это тоже звучит грубо!

– Иными словами, вам нужен обыкновенный человек. Вы усталиот гениев?

– Да. К тому же, приехав сюда, вы изменились к лучшему. Ввас больше нет горечи и ненависти.