Донимало также, теперь уже его мужскую гордость, поведениеБлажены Поспихаловой. Вдова полностью все свое внимание посвящала Шарлею. Хотьи делала это сдержанно и с кокетством не перегибала, между нею и демеритом ажискрилось от эротизма. Рейневан же, хотя между ним и вдовой в былые временатоже что-то было заискрило, не заслужил даже выразительного взгляда в своюсторону. Он, ясное дело, любил Ютту, и ему даже дела не было до пани Блажены.Но что-то кололо. Будто ёжика запихнули запазуху.

Ночью, когда на шелестящем сеннике, он старался уснуть,пришли более серьезные размышления.

А после размышлений – решения.

* * *

Было еще совсем темно, когда он оседлал коня и вывел его изконюшни, делая это так тихо и скрытно, что даже собаки не залаяли. Когда онтронулся в путь, едва начинало светать. Едва рассвело, копыта уже стучали поутоптанному тракту.

«Они нашли то, чего хотели найти, – думал Рейневан,оглядываясь на село Рапотин. – Оба. Самсон Медок имеет что-то важное.Имеет свою Маркету, свою Калипсу,[64] имеет тут, в этом селесвой остров Огигию. Шарлей имеет Блажену Поспихалову, неважно, останется ли онс ней или двинет дальше, в свой овеянный мечтой Константинополь, – туда,где Ипподром, Айя-София, к печеным осьминогам в таверне над Золотым Рогом. Неважно,доберется ли он туда. Не так существенно, что будет дальше с Самсоном иМаркетой. Но было бы бессмысленно заставить их от этого всего отказаться,заставить всё бросить, заставить отправиться на край света, в неизвестное,чтобы рисковать ради чужого дела. Моего дела.

Бывайте, друзья.

Я тоже имею что-то важное, что-то, от чего не отступлюсь. Яотправляюсь.

Сам».

План Рейневана был прост: долиной реки Моравы по подножьюСнежника добраться до Мендзылеского перевала и важного торгового пути изВенгрии, ведущего прямо в Клодзскую котловину. По скромным подсчетам отперевала отделяло его не больше пятишести миль. Был, правда, и другой вариант:долиной реки Браны и перевалом до Лёндека, оттуда уже Соленой дорогой доКрутвальда, Нисы и Зембиц. Второго варианта, хоть он и вел прямо к цели,Рейневан, все-таки, боялся – дорога шла через горы, а погода попрежнему быланенадежной.

Но не только погода представляла угрозу. Как многочисленныерайоны Моравии, так и шумперский край в настоящее время представлял собой настоящуюшахматную доску: владения подданных князю Альбрехту католических хозяевперемежались с имениями дворянства, поддерживающего гуситов, причем разобратьсябыло трудно, очень часто они меняли стороны и партийных сторонников.Неразбериху усиливал тот факт, что некоторые придерживались нейтралитета, тоесть им было все равно, на кого нападают и грабят, нападали и грабили всех.

Рейневан получил от Шарлея некоторую информацию и прекрасноотдавал себе отчет, что для него все одинаково опасны, и что лучше всего былобы прошмыгнуть незаметно, чтоб не наткнуться ни на какую партию. Ни наподдерживающих Чашу господ Стражницких из Краваж на Забжегу и господ изКунштата из близлежащих Лоштиц. Ни, тем более, на католиков, принявших сторонуАльбрехта: шумперских Вальдштейнов, господ из Зволе и многочисленных мановепископа Оломуньца, постоянно совершавших набеги на окрестные владения.

Неожиданно начал падать снег, снежинки, сначала мелкие,превращались в большие и мокрые комки, мгновенно застилая глаза. Конь храпел итряс головою, но Рейневан ехал. Про себя молясь о том, чтобы то, что он считалдорогой, действительно ею было.

К счастью, метель прекратилась так же быстро, как иначалась. Снег припорошил и побелил поля, но дорогу не занесло, она попрежнемубыла отчетливо видна. И даже ожила. Послышалось блеяние и звон колокольчиков, ана дорогу мелкой рысцой вывалила отара овец. Рейневан понукал коня.

– Бог в помощь.

– И вам, кхекхе… – Пастух преодолел страх. –И вам, мил человек.

– Откуда ты? Что это за село, там, за холмом?

– Тама? Дак село.

– Как называется?

– Дак Кеперов.[65]

– А чей этот Кеперов?

– Дак монастырский.

– Не стоят ли там какие-то военные?

– Да на кой им там стоять-то?

Допрашиваемый пастух сообщил, что за Кеперовом над Моравойрасположены Гинчице, а дальше Ганушовице. Рейневан облегченно вздохнул,выходит, что он правильно держится маршрута и с пути не сбился. Он попрощался спастухом и тронулся дальше. Вскоре дорога привела его прямо к броду на покрытоймглой Мораве, дальше она шла правым ее берегом. Через какое-то время он миновалупомянутые Гинчице, несколько лачуг, дававших о себе знать еще издали запахомдыма и лаем собак. Скоро он услышал невдалеке звон, – выходит, вГанушовицах была приходская церковь. Выходит, ее не сожгли. Должен был остатьсяи приходской священник или хотя бы викарий, иначе кому бы еще хотелось дергатьверевку колокола, да еще с утра. Рейневан решил навестить церковника,расспросить о дальнейшей дороге, о войсках, о вооруженных формированиях и,возможно, даже напроситься на завтрак.

Позавтракать ему суждено не было.

Тут же за церквушкой он нарвался на отряд военных: пятероверхом, державших еще неоседланных коней, и пятеро пеших возле притвора, ведущиедискуссию с коротышкой священником, который заграждал им вход. При появленииРейневана все замолчали и все, в том числе и ксендз, неприязненно на негоуставились. Рейневан про себя выматерил свое невезение, выматерил слишкомгрязно, словами, которых ни при каких обстоятельствах не позволительноупотреблять при детях и женщинах. Приходилось, однако, играть такими картами,которые были розданы. Он попробовал успокоить себя глубоким вдохом, гордовыпрямился в седле, небрежно поклонился и шагом повел коня на плетень к лачуге,планируя перейти на галоп, как только скроется с глаз. Ничего из этого невышло.

– Опана! Погодитека, панок!

– Я?

– Вы.

Ему перегородили дорогу, окружили. Один, с бровями, какпучки соломы, схватил коня за узду возле самого мундштука, отодвинутый этимдвижением плащ приоткрыл большую красную чашу на покрывающей панцирь тунике.Более внимательный взгляд выявил гуситские знаки и на остальных. Рейневантихонько вздохнул, он знал, что его положение от этого никак не улучшалось.