Мэтт познакомил Мередит с отцом и Джули.

— Мы познакомились с Мередит в прошлом месяце, когда я был вЧикаго, — пояснил он. — Собираемся пожениться в субботу.

— Что-о-о? — ошеломленно пробормотал отец.

— Потрясающе! — завопила Джули, заставив остальных нанесколько мгновений забыть обо всем. — Всегда мечтала иметь старшую сестру, нов жизни не думала, что она появится в собственном «порше»!

— В чем появится? — растерянно переспросил Патрик Фаррел услишком впечатлительной дочери.

— «Порше»! — в полном восторге повторила Джули, подбегая к окнуи отодвигая занавеску, чтобы порадовать отца волшебным зрелищем.

Машина Мередит поблескивала на солнце — белая, изящная и,несомненно, дорогая. Насколько неуместно выглядела она здесь, среди окружающегоубожества! Патрик, очевидно, тоже так посчитал, потому что, когда сноваповернулся к Мередит, мохнатые брови были сведены в прямую линию, а выцветшиеголубые глаза почти исчезли в глубоких морщинах.

— Чикаго? — удивился он. — Но ты пробыл в Чикаго всегонесколько дней!

— Любовь с первого взгляда! — объявила Джули, прерываянапряженное молчание. — Как романтично!

Патрик Фаррел, прекрасно разглядев, с каким выражениемМередит оглядывала дом, ошибочно посчитал, что гостья прониклась мгновенным иискренним презрением к убогому жилищу и к его обитателям. Откуда ему былознать, как напугана и измучена девушка мыслями о неопределенном и невеселомбудущем? И теперь, глядя в ее застывшее лицо, не смог скрыть своих чувств.

— Любовь с первого взгляда? — повторил он с нескрываемымсомнением. — Это действительно так?

— Очевидно, — предостерегающе бросил Мэтту тоном, явноговорившим о том, что лучше оставить эту тему, и спас Мередит от дальнейшихрасспросов, осведомившись, не хочет ли она отдохнуть перед ужином. Мередит срадостью схватилась бы не только за это предложение, но и за колючую проволоку,только бы поскорее уйти отсюда. После пережитого сегодня унижения, когдапришлось признаться Мэтту в беременности, это был второй, самый постыдныймомент в ее жизни. Она молча кивнула Мэтту. Джули предложила свою спальню, покаМэтт доставал из машины ее чемоданчик.

Очутившись наконец наверху, Мередит в угрюмом молчанииприсела на кровать Джули, а Мэтт положил чемодан на стул.

— Худшее позади, — тихо сказал он. Но девушка, не поднимаяглаз и нервно ломая руки, покачала головой:

— Мне так не кажется. — И, уцепившись за самуюнезначительную из всех одолевающих ее проблем, добавила:

— По-моему, это только начало. Твой отец возненавидел меня спервого взгляда.

В голосе Мэтта впервые за все это время прозвучали веселыенотки:

— Может, все и обошлось бы, не погляди ты на стакан чая сольдом в его руке, словно на гремучую змею.

Откинувшись назад, Мередит, сбитая с толку и пристыженная,уставилась в потолок.

— Неужели я сделала это? — хрипло спросила она, закрываяглаза, словно пытаясь отогнать ужасную картину.

Мэтт взглянул на измученную красавицу, такую несчастную иодинокую, лежавшую поперек постели, словно сорванный, увядающий цветок, имысленно увидел ту Мередит, какой она была всего полтора месяца назад:смеющуюся, с озорно сверкающими глазами, делавшую все возможное, чтобы ончувствовал себя среди этих надутых снобов как дома. И что сталось с ней теперь?

Что-то странное и незнакомое свинцовой тяжестью легло насердце, и только сейчас до него дошла вся абсурдность их положения: они почтине знают друг друга, но были близки настолько, насколько могут быть близки лишьлюбовники.

В отличие от любой другой женщины из тех, с кем переспалМэтт, Мередит была совершенно невинна и теперь носила его ребенка.

Между ними разверзлась социальная пропасть шириной в тысячимиль, и вот теперь они намереваются, поженившись, перекинуть мостик через этупропасть, а потом, разведясь, еще больше расширить ее и уничтожить эту хрупкуюсвязь.

У них не было абсолютно ничего общего, ничего, если несчитать единственной ночи любви, страстной, сладостной, жаркой любви, когдасоблазнительная искусительница в его объятиях превратилась из испуганнойдевственницы в источник мучительного восторга. Эта незабываемая ночь любви, недававшая покоя, терзавшая безумными воспоминаниями, ночь, когда он добровольнопозволил увлечь себя, чтобы самому стать настойчивым преследователем, отчаяннопытавшимся подарить им обоим наслаждение, которое они не смогут никогда забыть.

И ему это удалось.

Но теперь благодаря его решимости он скоро станет отцом.

Жена и ребенок не входили в планы Мэтта на ближайшее время,с другой стороны, разрабатывая свой жизненный план и следуя ему десять долгихлет, он знал, что раньше или позже это случится, и поэтому теперь всего-навсегопридется приспособиться к обстоятельствам. Конечно, все это произошло в самоенеподходящее время, но Мэтт привык нести на своих плечах любую тяжесть, любуюответственность. Нет, долг и обязанности не тяготили Мэтта так, как другиеобстоятельства, и самым важным из них было потухшее безнадежное лицо Мередит. Имысль, что из-за случившегося радость и счастье никогда не осветят это чарующеелицо, беспокоила его больше всего на свете. Именно поэтому Мэтт наклонился надней и голосом, который должен был прозвучать шутливо, но сорвался почти накрик, резко приказал:

— Ну-ка улыбнись, спящая красавица! Глаза Мередитраспахнулись, сузились, опустились к его улыбающимся губам и снова поднялись внемом жалком недоумении.

— Не могу, — хрипло прошептала она. — Вся эта идея попростубезумна, и теперь я это вижу. Поженившись, мы только испортим жизнь друг другуи малышу.

— Почему ты это говоришь?

— Почему? — повторила она, краснея от унижения. — Как тыможешь спрашивать меня, почему? Боже, да ты даже не захотел пригласить менякуда-нибудь после той ночи. Даже не позвонил! Как ты мог…

— Я намеревался позвонить тебе… — перебил Мэтт. Мередитзакатила глаза при виде столь невероятного хладнокровия, но он продолжал:

— Через год-другой, после того как вернулся бы из ЮжнойАмерики.

Не будь Мередит так несчастна, наверняка бы рассмеялась емув лицо, но следующие слова, произнесенные со спокойной силой, успокоили еесердце.

— Да если бы я хоть на секунду подумал, что ты хочешь менявидеть, давно бы позвонил.

Охваченная одновременно недоверием и болезненной надеждой,Мередит сомкнула веки, безуспешно пытаясь справиться с собой. Слишком многосвалилось на нее — безмерное отчаяние, ошеломляющее облегчение, робкая надежда,ослепительная радость.