— Эй, Мэтт, кажется, это в твоей стороне! Глаза Мередитшироко распахнулись, когда мужчина, копавшийся в моторе, медленно выпрямился иоказался Мэттом. Руки его были покрыты жирной смазкой, бедра обтягивали старые,выцветшие джинсы; он выглядел как любой механик в любом Богом забытом городке.Мередит была настолько потрясена переменами в его внешности и так безумнонапугана известием о беременности, что не могла скрыть потрясения при видеизмазанного едва ли не до ушей рабочего. Подходя к машине, Мэтт заметил это, и улыбкаизумления мгновенно исчезла с губ: лицо отвердело, замкнулось, глаза зловещесощурились.

— Мередит, — лишенным всяких эмоций голосом сказал он,приветствуя девушку коротким кивком, — что привело тебя сюда?

Вместо того чтобы смотреть на нее, Мэтт полностьюсосредоточился на обрывке ветоши, которой вытирал руки, и Мередит с упавшимсердцем поняла, что он точно угадал причину ее появления здесь и именно поэтомуведет себя с такой неожиданной холодностью. Сейчас она искренне хотела лишьодного — поскорее умереть, если можно, сейчас, и жалела только о том, чтовообще приехала сюда. Он, очевидно, ничем не собирался ей помочь, а если даже ипредложит что-то из вежливости, ей такое благородство ни к чему.

— Ничего особенного, — солгала Мередит с деланным смехом,протягивая руку к ключу зажигания. — Просто решила прогуляться и обнаружила,что заехала так далеко. И вообще, мне пора…

Он поднял глаза от ветоши, и Мередит осеклась подпронзительным взглядом его серых глаз, впившихся в нее… холодных, оценивающих,безжалостных глаз. Все понимающих.

Мэтт, протянув руку, открыл дверцу.

— Я поведу машину, — бросил он, и Мередит, подавленная дикимнапряжением, державшим ее в плену последние дни, немедленно повиновалась,перебравшись на соседнее сиденье. Мэтт оглянулся на толстяка, маячившего укапота «порше»и наблюдавшего за происходящим с неуемным любопытством дурновоспитанного человека.

— Вернусь через час.

— Черт побери, Мэтт, уже половина четвертого, —запротестовал механик, расплываясь в улыбке, обнажившей отсутствие переднегозуба.

— Можешь взять отгул на полдня. Такая классная дамочказаслуживает, чтобы ей уделили больше внимания.

Мередит в жизни не испытывала худшего унижения, и вдовершение ко всему Мэтт, по-видимому, окончательно взбесившись, рванул с местас такой скоростью, что из-под колес во все стороны разлетался гравий.

— Пожалуйста, нельзя ли ехать помедленнее? — робко попросилаМередит и с облегчением увидела, что Мэтт немедленно снял руку с переключателяскоростей. Чувствуя, что нужно сказать что-то, Мередит выдавила первое, чтопришло на ум:

— Я думала, ты работаешь на заводе.

— Работаю. Пять дней в неделю. А две ночи тружусь механикомна автозаправке.

— Вот как, — неловко пробормотала девушка. Они свернуливправо, и Мэтт направил машину к маленькой поляне. Посреди поляны стоял старый,выщербленный садовый столик. В траве около полуразрушенной кирпичной жаровнивалялся деревянный знак с выцветшими буквами:

«ЭДМУНТОН ЛАЙОНЗ КЛАБ. ПЛОЩАДКА ДЛЯ ПИКНИКОВ АВТОЛЮБИТЕЛЕЙ».

Мэтт выключил зажигание, и в тишине Мередит услыхала, каклихорадочно бьется в ушах кровь, но постаралась немного успокоиться ипривыкнуть к тому, что этот незнакомец с непроницаемым лицом, сидевший рядом,был тем самым человеком, с которым они так весело шутили и занимались любовьювсего несколько недель назад.

Неразрешимая проблема, из-за которой она оказалась здесь,висела над головой словно дамоклов меч, неопределенность мучила девушку, аслезы, которым она не давала пролиться, жгли глаза. Мэтт шевельнулся, и онадернулась от неожиданности, поспешно повернув к нему голову. Но Мэттвсего-навсего выбрался из машины, обошел кругом и открыл для нее дверцу. Сделанным интересом оглядывая поляну, Мередит пробормотала:

— Здесь очень мило. — Но даже в ее собственных ушах голосзвучал неестественно и напряженно. — По правде говоря, мне действительно нужноуспеть домой.

Вместо ответа Мэтт оперся бедром о стол, переместив вес надругую ногу, молча вопросительно поднял брови, как она предположила, ожидаяправдивого объяснения. Его упорное молчание и немигающий взгляд лишили девушкуостатков воли и сдержанности, которые она так старалась сохранить. Мысли, целыйдень не дававшие покоя, вновь начали разрывать усталый мозг: она беременна идолжна стать матерью-одиночкой, а отец сойдет с ума от ярости и боли. Онабеременна! Беременна!

А мужчина, частично виновный в ее бедах, сидит здесь,спокойно наблюдает за ней с бесстрастным интересом ученого, рассматривающего вмикроскоп извивающегося червя. И Мередит, охваченная неожиданным и безрассуднымгневом, набросилась на него:

— Ты на что-то злишься или просто отказываешься заговоритьсо мной?

— Собственно, — ответил он, не повышая голоса, — я жду,когда ты начнешь.

— Вот как!

Ярость уступила место отчаянию и нерешительности. Изучая егоспокойное лицо, она решила, что всего-навсего попросит совета. Господь знает,ей необходимо с кем-то поговорить! Скрестив руки на груди, словно пытаясьзащититься от возможного гнева Мэтта, она откинула голову, притворяясь, что рассматриваетгустой полог листвы.

— Говоря по правде, у меня были причины приехать сюда.

— Я так и думал.

Она взглянула на него, пытаясь понять, что он имеет в виду,но лицо Мэтта оставалось по-прежнему непроницаемым. Она снова уставилась назеленые кроны, расплывающиеся перед глазами из-за непролитых слез.

— Я здесь, потому что…

Она не могла произнести эти слова, уродливые, постыдныеслова.

— Потому что забеременела, — докончил он без всякоговыражения.

— Откуда ты узнал? — захлебнулась горечью Мередит.

— Только две вещи могли привести тебя сюда. Это одна из них.

Умирая от стыда, она все же умудрилась пролепетать:

— А вторая?

— Мое непревзойденное умение танцевать? Он еще мог шутить, иэта совершенно неожиданная реакция окончательно выбила почву из-под ногМередит. Слезы, прорвав плотину сдержанности, хлынули ливнем; девушка закрыларуками лицо, а тело затряслось от душераздирающих рыданий. Она почувствовала,как его руки ложатся ей на плечи, позволила потянуть себя вперед и оказалась вего объятиях:

— К-как ты можешь шутить в т-такое время? — всхлипывала она,уткнувшись ему в грудь, болезненно благодарная за молчаливое утешение.