Мэтт сунул ей в руку платок, и Мередит вздрогнула,безуспешно пытаясь успокоиться.

— Ну же, не молчи, скажи все, — всхлипнула она, вытираяглаза. — Объясни, что во всем виновата я сама и только с такой дурочкой этомогло случиться.

— Не стану спорить.

— Спасибо, — язвительно хмыкнула девушка, сморкаясь в мокрыйплаток. — Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

Только сейчас до нее дошло, что он держится с потрясающим инеобъяснимым спокойствием и что ее несдержанность лишь ухудшает положение.

— Ты абсолютно уверена, что забеременела?

— Сегодня утром ездила в клинику, — шепнула Мередит, — и ониустановили шестинедельную беременность. Я уверена также, что ребенок твой, наслучай если хочешь спросить и стесняешься.

— Я не настолько вежлив, — саркастически бросил Мэтт.Аквамариновые глаза, по-прежнему полные слез, но сверкающие гневом, уставилисьна него, и девушка, решив, что он пытается упрекнуть ее, уже хотела былопринять вызов, но Мэтт покачал головой, чтобы предотвратить очередной взрыв.

— Вовсе не галантность помешала мне задать этот вопрос, аобыкновенное знание элементарной биологии. Не сомневаюсь, что отец ребенка — я.

Мередит почти ожидала осуждения и обвинений, укоризненныхвзглядов и презрительной гримасы, но его поведение и хладнокровная логикаполностью сбивали с толку. Не отрывая взгляда от пуговицы ночной синей рубашке,девушка украдкой вытерла слезу и услыхала тихий вопрос, мучивший ее все этидни:

— Что ты намереваешься делать?

— Покончить с собой, — тоскливо выдохнула она.

— А кроме этого? Может, есть другой выход? Мередит резковскинула голову, расслышав в его голосе нечто вроде веселых ноток. Бровидевушки недоуменно сошлись в прямую линию. Мередит смотрела на него,потрясенная несгибаемой силой этого мужественного лица, успокоенная неожиданнымпониманием, которое читала в немигающих глазах. Она слегка отодвинулась,собираясь как следует все обдумать, и ощутила разочарование, когда Мэттнемедленно разжал руки. Но даже сейчас его спокойное признание существующихфактов словно передалось Мередит, и она мгновенно почувствовала себя способнойздраво мыслить.

— Что бы я ни придумала, все ужасно. Врачи в клиникесоветовали сделать аборт…

Она осеклась, ожидая, что Мэтт посоветует сделать то же самое,если бы не увидела, как чуть заметно сжались его челюсти: либо равнодушен кэтому решению, либо согласен с ним. Однако необходимо было точно убедиться.Мередит отвела глаза и прерывающимся голосом продолжала:

— Только… только не думаю, что смогу вынести это, во всякомслучае, одна. Даже если и решусь на такое, не знаю, как смогу спокойно житьпотом.

Она снова всхлипнула, громко, словно обиженный ребенок,втянула в себя воздух, пытаясь говорить спокойно:

— Я могла бы родить ребенка и отдать его на усыновление, ноБоже… это ничего не решит, по крайней мере для меня. И к тому же так или иначепридется сказать отцу. Если он узнает, что мне предстоит статьматерью-одиночкой, это разобьет его сердце. Он никогда не простит меня! Ни зачто! И… и я все время думаю о том, что позже почувствует мое дитя и как будетспрашивать себя, почему мать от него отказалась. А я… всю оставшуюся жизнь будусмотреть на детей и гадать, который из них мой, и думает ли обо мне, ищет лименя. — Она снова смахнула слезу:

— Не могу жить с такой виной на совести. А ты? Почему тымолчишь? Неужели не можешь слова вымолвить?

— Как только ты скажешь такое, с чем я не соглашусь, —объявил он властным голосом, никогда раньше не слышанным девушкой, — немедленнодам тебе знать.

Задетая его тоном, но успокоенная словами, Мередит тихоохнула и, нервно вытирая руки о слаксы, продолжала:

— Мой отец развелся с матерью, потому что она спала с кемпопало. Если я приеду домой и во всем признаюсь, отец просто выбросит меня издома. У меня нет денег, но когда мне исполнится тридцать, я получу наследство.А пока можно попытаться воспитывать моего ребенка самой…

И тут он перебил ее. Всего два слова — сухие инепререкаемые:

— Нашего ребенка.

Мередит с трудом кивнула, растроганная почти до слез.

— И последний выход. Нет, тебе он не понравится… Мне,впрочем, тоже. Это неприлично…

Корчась от унижения и муки, Мередит смолкла и, собравшись ссилами, начала снова, на этот раз не выбирая выражений; слова полилисьбеспорядочным потоком:

— Мэтт, не смог бы ты помочь мне убедить отца, что мы любимдруг друга и решили… решили пожениться прямо сейчас. Тогда через нескольконедель мы успеем признаться, что я беременна. Естественно, после рожденияребенка мы сумеем развестись. Не согласишься ли на такие условия?

— С огромным нежеланием, — отрезал Мэтт послепродолжительной паузы.

Сгорая от стыда и понимая, что сама поставила себя вподобное положение, Мередит отвернулась. Неужели он решил отыграться на ней? Итеперь нарочно дает понять, что колеблется, а если решил согласиться, то толькозатем, чтобы сделать ей одолжение?

—  — Спасибо за рыцарское отношение, — саркастически бросилаона. — Я готова подписать документ о том, что не буду иметь к тебе никакихпретензий после рождения ребенка и обещаю дать тебе развод. У меня в сумочкеручка, — добавила она, направляясь к машине, вне себя от гнева, но почтирешившись составить письменное соглашение и покончить со всеми формальностями.

Но когда она проходила мимо Мэтта, сильная рука сомкнуласьна ее запястье, и он, дернув ее назад, повернул лицом к себе.

— А чего, черт возьми, ты от меня ожидала? — процедил он. —Не считаешь, что с твоей стороны немного неромантично начинать с того, что тынаходишь мысль о замужестве со мной непристойной, и говорить о разводе сразу жепосле того, как упомянула о браке?

— Неромантично? — повторила Мередит, тупо уставясь на словновысеченное из камня лицо, разрываясь между истерическим смехом оттого, что такнедооценивала его, и боязнью, что сейчас он может сорвать на ней злость. Ноокончательно осознав, что хотел сказать Мэтт, она забыла о веселье и ощутила себянеразумным младенцем.

— Прости меня, — прошептала она, глядя в его непроницаемыеглаза. — Пожалуйста, прости. Я не хотела сказать, что наш брак — такаянепристойная вещь. Дело в том, что жениться только из-за того, что язабеременела, отвратительно, такое должно происходить, когда люди любят другдруга.

И ослабев от облегчения, она увидела, как смягчилось еголицо.