– Деточка, это тебе, на память! Я тебя, милая, еще сошколы помню. Ты мне всегда нравилась.

Инна взяла кошечку и дома долго не знала, куда еепристроить. Безделушка невыносимо раздражала ее, но выкинуть не поднималасьрука. В конце концов Инна спрятала фигурку в дальний ящик и села писать письмодочери Марьи Васильевны. Адрес она посмотрела в адресной книжке, которая лежалау старушки на видном месте.

Спустя две недели пришел ответ. Супруг дочери в краткойзаписке посоветовал Инне больше не беспокоить его жену и не совать нос в чужиедела. Последняя фраза привела Инну в недоумение. «Хотите денег – идите в милицию», –написал мужчина.

– Ну не нужна она им, не нужна, – объяснил ейвечером Виктор. – Больная старуха, что ты хочешь…

Инна хотела, чтобы больная старуха жила где-нибудь в другомместе и не имела к ней, Инне, никакого отношения. Или чтобы лифт не ломался иона никогда бы не встречала Марью Васильевну.

Потому что ей, Инне, хотелось жить своей жизнью, заниматьсялюбимой работой, проводить время с любимым мужем! А вместо этого почти каждыйдень она заходила к Марье Васильевне, готовила еду, периодически убирала в ееквартире и выслушивала то детский лепет, то вполне связные речи – в зависимостиот того, насколько хорошо чувствовала себя старушка.

Два раза Инна, сжав зубы, заставляла себя идти домой, а не кбольной старухе. Но у нее перед глазами вставала жалкая сутулая фигура, и Инначувствовала себя последней сволочью.

– Милая, ты у меня просто мать Тереза, – удивленношутил Витька.

Инна пыталась объяснить ему, что она и хотела бы броситьсвою благотворительность, да не может. Но муж ее не понял.

– Не хочешь ходить к бабульке, так не ходи. Какиепроблемы? – сказал он. – Совесть мучает? Совесть должна мучить еедочь. А ты помогла уже всем, чем могла.

Конечно, Виктор был прав. Но только в теории. А на практикеИнна попала в зависимость от собственной совести. Теперь она заходила к МарьеВасильевне каждый день, включая выходные. Муж сначала недоумевал, потом началсердиться.

Инна с нетерпением ждала их совместной поездки в Париж,которую они наметили полгода назад. Но за три дня до их отъезда Марья Васильевнасвалилась с сердечным приступом. Инна примчалась в больницу, насовала денегвсем, включая уборщицу, долго добивалась беседы с врачом… И уже совсем решила,что вот сейчас уедет домой, как вдруг молоденькая медсестра взяла ее под руку ибыстро повела за собой.

– Вообще-то у нас не полагается пускатьпосторонних, – нашептывала медсестра, – но для вас и вашей бабушки…

Инна застыла в дверях, глядя на жалкое лицо с закрытымиглазами. Сделала шаг и почувствовала, что под ногами что-то хрустнуло. Таракан.Жутко воняло хлоркой и чем-то отвратительным, прокислым. Марья Васильевнаоткрыла глаза и застонала. Лицо у нее было в чем-то желтом, уголки губзапеклись.

– Принесите мне воды и губку, – сказала Иннамедсестре непререкаемым тоном, ненавидя себя.

Девочка выскочила за дверь и через минуту вернулась.

– Выйдите, пожалуйста, – вежливо и отстраненнопопросила Инна, как она разговаривала со всеми сотрудниками своей фирмы.

Как и сотрудникам, медсестре не пришло в голову возражатьэтой красивой и властной женщине. Инна осталась одна. Она умыла МарьюВасильевну, привела в порядок кровать, а потом набрала номер мужа.

– Витенька, – сказала она в трубку, – я несмогу поехать. Марья Васильевна заболела…

Вернувшись домой после приступа, Марья Васильевна совершенновпала в детство. Виктор так и не простил жене, что они не поехали в Париж. Всесоседи в доме благословляли Инну, а соседка по площадке так и сказала ей:

– Инночка, голубушка, дай вам бог здоровья за вашудоброту! Если б не вы, Марья Васильевна давно бы уже померла!

Сознание зацепило одно слово – «померла». Инна представила,что Марьи Васильевны больше нет, и поняла, что ей нужно сделать.

Один за другим она перебирала планы убийства и от каждогоотказывалась. Удушить женщину она бы не смогла. Утопить – трудно физически.Вытолкнуть из окна? Устроить удар током?

По утрам Инна смотрела в зеркало и не узнавала свое лицо.Неужели это она, Инна Востокова, владелица преуспевающей фирмы? Это онаобдумывает, как избавиться от старушки, которой сама же и начала помогать?

«Ты в ответе за тех, кого приручил», – звучало у нее вушах, когда она делала очередную попытку бросить Марью Васильевну на произволсудьбы. Но теперь поступить так было совершенно невозможно – старушка сталапочти беспомощной. Инна наняла сиделку, но после работы не могла не зайти вмаленькую квартирку, в которой пахло болезнью. И, глядя в пухлое улыбающеесялицо, ненавидела и его, и себя, и собственную ненависть. У нее начинали дрожатьруки, и однажды сиделка удивленно спросила:

– Что с вами, Инна Владимировна? Вам плохо? У вас дажелицо перекошено.

«Пора кончать с этим, – поняла Инна. – Иначе ясойду с ума».

В среду вечером она вышла из лифта возле квартиры МарьиВасильевны, обдумывая идею с передозировкой. И сразу на нее обрушились голоса:

– Инночка, беда-то какая!

– Инна Владимировна, – голос сиделки, – я невиновата! Она сама встала…

– Все там будем… Да уж и возраст-то у нее был…

Дверь распахнулась, и санитары вынесли в мешке тело.

«Умерла! – поняла Инна. – Сама умерла!»

Счастье и облегчение нахлынули на нее. Такое беспредельноесчастье и облегчение, что она чуть не задохнулась. Инна закричала, лицо залилослезами, и она почти упала на колени перед мешком. Кто-то подхватил ее подруку, соседки отвели Инну в сторону, уступая дорогу двум небритым мужикам сносилками. В сутолоке кто-то проговорил:

– Батюшки! Инна Владимировна, бедная, как убивается-то!Любила покойницу, прими господь ее душу.

Инна закрыла глаза и с облегчением потеряла сознание».

* * *

– Все, милая, – сказал Максим, дочитав рассказ иоткладывая рукопись в сторону, – твои построения ни к черту не годятся.

– Почему? – насторожилась Даша.

– Потому что из всех историй к твоим богатенькимстариканам может подходить только первая. А во всех остальных, если тызаметила, есть приметы времени. И они никак не могут относиться к событиямсорокалетней давности, а то и больше. Вот, погляди… – Максим порылся влистах и выудил один из нижних. – Про девочку-сироту, Ирину… Эпизод спаспортисткой не мог произойти тридцать лет назад. И двадцать тоже не мог. Акакую, скажи, пожалуйста, милостыню она просила на кладбище?

– Да я и сама знаю, – начала было Даша, но муж недал ей договорить.