По мере того как девочка взрослела, становилось ясно, что в его глазах она само совершенство. Он был слеп к ее проделкам, и когда Гаэль журила проказницу, отменял любые наказания, даже самые символические. Девочка была его маленькой принцессой и заправляла всем в доме, чего Гаэль не одобряла. Родители привили Гаэль более традиционные европейские принципы воспитания и всегда были с ней строги. Роберт ничего не хотел слышать и на ее замечания никак не реагировал.

— Как я могу заставить Доминику вести себя прилично, если ты постоянно ее балуешь и все ей прощаешь? — не раз возмущалась Гаэль, но все ее слова улетали в пустоту.

Роберт не хотел, чтобы дочь наказывали, читали ей нотации, призывали к порядку или даже делали замечания. Гаэль понимала: муж боится, что с Доминикой может что-нибудь случится. Но дочь росла крепкой и здоровой. И все равно он не мог избавиться от навязчивых мыслей обо всяких ужасах, ожидавших девочку, мало того, даже не пытался: был просто одержим ее безопасностью и счастьем. Дальше — больше: Роберт нанял лично для нее телохранителя, который должен был дежурить у бассейна в Саутгемптоне, чтобы, упаси бог, ничего не случилось.

Гаэль считала это совершенно излишним, но, поскольку любила мужа, не хотела спорить, чтобы не волновать. А он даже на секунду не желал расстраивать Доминику.

Гаэль знала, что с Робертом родители были не просто строги, а жестоки, и это тоже стало причиной его безграничной снисходительности к дочери. Он был воплощением доброго, заботливого, беспокойного немолодого родителя, в то время как Гаэль безуспешно пыталась внести в их отношения с ребенком уравновешенность, рассудительность, здравый смысл и установить определенные границы. Отвратительное поведение Доминики часто приводило к спорам между родителями и даже ссорам.

Гаэль неприятно поражало, как быстро дочь становится неуправляемой и избалованной. Доминика с самого раннего детства часто закатывала истерики, каталась по полу и визжала, если не могла добиться своего. Гаэль совсем это не нравилось, но каждый раз, когда она пыталась пресечь очередную выходку или заставить дочь вести себя прилично, та бежала к отцу. Роберт немедленно вмешивался и просил жену отменить наказание, а если она возражала, делал это сам. Его доброе сердце и безмерная любовь сослужили дочери плохую службу, но убедить его в этом было невозможно. Гаэль приходилось сдерживаться и молчать, чтобы не расстраивать Роберта.

Когда Доминика стала старше, выяснилось, что она несдержанна на язык, и этим качеством она напоминала Гаэль мать: даже до войны та была скандалисткой и брюзгой. Гаэль все больше утверждалась во мнении, что вечное попустительство Роберта не будет способствовать счастью Доминики. Для нее не существовало ни запретов, ни правил, ни ограничений. В присутствии отца ей позволялось все. Она знала, как подольститься к нему, и ловко им манипулировала: мать же ни во что не ставила и часто беспричинно злилась, соревнуясь с ней за любовь отца, хотя Роберт любил и жену, и дочь. Доминика же хотела владеть отцом безраздельно и, похоже, видела в матери соперницу. Никакие попытки убедить ее в абсурдности подобных мыслей этого не изменили.

Роберт после жалоб Доминики увольнял одну за другой ее нянь, считая их слишком строгими. Гаэль чувствовала себя эквилибристом, балансировавшим между желанием успокоить и сделать счастливым Роберта и заставить Доминику вести себя прилично. Это было единственной причиной их разногласий, но она так и не смогла убедить мужа в необходимости приструнить дочь. Во всех отношениях их брак был бы идеальным, если бы Доминика не создавала между ними напряженности. Ей ничего не стоило солгать, чтобы чего-то добиться или обвинить в чем-нибудь мать. В присутствии отца Доминика немного сдерживалась, но с другими была груба до наглости, особенно с матерью. Гаэль это крайне расстраивало, она пыталась наладить теплые, близкие отношения с дочерью, но ничего не выходило. Когда-то она сама очень страдала без материнской нежности и внимания. В раннем детстве Доминика еще позволяла Гаэль обнять или поцеловать ее, приласкать, но теперь центром ее мира, ее защитником стал отец. Она обращалась с матерью как с самозванкой, обманом пробравшейся в их дом, отчего Гаэль ужасно расстраивалась.

Кроме того, Доминика открыто ее ревновала. У нее развивался классический комплекс Электры, который Роберт поощрял, сам того не сознавая. Дочь бессовестно дурачила отца, желая получать все его внимание и любовь, и считала мать заклятой соперницей. Когда Гаэль старалась донести это до Роберта, он все яростно отрицал и настаивал, что дочь любит их обоих одинаково.

Годы шли, и ситуация только ухудшалась. Доминика росла чрезвычайно способной, ее страстью был бизнес, и она мечтала, как отец, работать на Уолл-стрит. С самого детства она с удовольствием обсуждала вопросы бизнеса, инвестиций, состояния рынка акций. Роберт объяснял, а для нее это был еще один способ исключить мать из круга общения.

Несмотря на то что Доминика создавала некую напряженность, отношения Роберта и Гаэль оставались крепкими, и это еще больше злило дочь.

Роберт всегда был очень щедр. Когда Доминике исполнилось три месяца, он вызвал поверенного и в присутствии Гаэль подробно рассказал ему о финансовых планах в отношении дочери, а именно об основании огромного трастового фонда и своем намерении оставить ей все состояние, а также передать во владение недвижимость, собственность и инвестиции. Деньги должны были поступать на ее счет постоянно, а суммы — увеличиваться. Гаэль могла пользоваться всей недвижимостью пожизненно, но ни подарить, ни завещать не имела права: все позже получит Доминика, по причинам не только эмоциональным, но и связанным с налогами. Гаэль также получит и финансовое содержание, но основное состояние перейдет опять же к Доминике. В завещании Роберт оговорил все условия: Гаэль до конца жизни ни в чем не будет нуждаться и сможет жить где захочет. Это казалось Гаэль более чем великодушным, и она была глубоко благодарна мужу и то, что львиная доля достанется дочери, считала правильным. У нее и в мыслях не было оспаривать финансовые вопросы или состязаться с дочерью за любовь Роберта.

Хоть они ничего и не говорили дочери о завещании, она словно почувствовала причину визита адвоката и с тех пор вела себя как избалованная наследница огромного состояния. Как-то она даже заявила матери, что ждет не дождется, когда вырастет и станет здесь хозяйкой, чтобы уволить всех слуг, которые ей не нравились или смели противоречить. Полное отсутствие в дочери сострадания или сочувствия к окружающим шокировало. Гаэль презирала подобное отношение к людям, потому что оно противоречило всему, что она ценила, особенно скромности и доброте. Ни она сама, ни Роберт такое себе никогда не позволяли.

Заносчивая и избалованная, своей постоянной угрюмостью и недовольством Доминика напоминала Гаэль мать: та тоже никогда ничему не радовалась. Гаэль впервые с ужасом задумалась о том, как будет общаться с дочерью после того, как та вступит в наследство. Оставалось надеяться, что это случится не скоро.

Гаэль больше не возвращалась в модельный бизнес, о чем совершенно не жалела. После лекций по Ренессансу, куда ходила во время беременности, чтобы не умереть от скуки, она всерьез увлеклась историей искусства и теперь посещала соответствующие факультеты в Колумбийском и Нью-Йоркском университетах. Она понятия не имела, чем будет заниматься дальше, но наслаждалась каждой лекцией и расширяла знания об искусстве, и без того уже немалые. Сначала Гаэль подумывала защитить диссертацию, но потом решила, что достаточно степени бакалавра истории искусств от Барнард-колледжа и степени магистра от Нью-Йоркского университета, которыми очень гордилась.