Вернувшись в Нью-Йорк, она отправила предоплату за дом, заручилась поддержкой директора школы, где училась Доминика, и переслала ее документы в Париж.

Доминике о своем решении она сказала через день после возвращения домой. Отъезд намечен через две недели.

Гаэль чувствовала себя немного безумной, когда рассказывала обо всем дочери. Для них это огромный шаг, но ей казалось правильным хотя бы попытаться научиться жить по-другому. Она так и объяснила Доминике.

— Значит, теперь, когда папа умер, ты собралась жить во Франции? — сердито буркнула дочь.

— Мы никуда не переезжаем, это всего на полгода. Здесь нам обеим плохо. Почему бы не пожить в Париже? Если так уж не понравится, вернемся раньше.

— Я не хочу прозябать в Париже одна, с тобой, — процедила Доминика. — Как насчет моих друзей?

— Они могут приехать на весенние каникулы, ну или мы сами вернемся сюда. Париж не приговор. А вдруг нам будет там хорошо? И до летних каникул останется всего четыре месяца, а это не вся жизнь.

Доминика так не думала, однако Гаэль стояла на своем — сейчас необходимо именно волевое решение — и надеялась, что им обеим это поможет. Кроме того, для дочери это шанс расширить кругозор и обрести новых друзей.

В самолете Доминика сидела с таким видом, словно ее везут в тюрьму или в ссылку, но Гаэль слышала, как она звонила друзьям и обещала, что прилетит в марте, на весенние каникулы, а кроме того, призналась, что школа вроде бы крутая, не забыв перечислить все преимущества, о которых слышала от матери. Для Гаэль эти слова были прямо как бальзам на душу.

Особняк встретил их полным света и воздуха. Экономка повсюду расставила цветы. Для Доминики была приготовлена комната, отделанная розовым шелком, тут и там стояли разные забавные вещицы, явно антикварные, а в центре возвышалась большая кровать под балдахином. У Гаэль тоже была прекрасная спальня, прямо-таки королевская. И горничная, и экономка оказались славными, содержали дом в идеальном порядке.

Гаэль наняла машину с водителем, чтобы возил Доминику в школу, а в конце дня забрала ее сама. Дочь выглядела совершенно счастливой, хоть и не пожелала этого признать.

К добру или к худу, но это произошло: впереди полгода в Париже, новая школа и шикарный дом. И Гаэль была полна решимости воспользоваться представившимся шансом, нравится это дочери или нет.

Но больше всего поразило Гаэль другое: она чувствовала себя совершенно счастливой, словно после долгого отсутствия снова оказалась дома. Как хорошо вернуться во Францию!

К концу их первой недели в Париже Гаэль окончательно утвердилась в мысли, что поступила правильно. Доминика демонстративно хмурилась каждый раз при виде матери и откровенно капризничала, но по телефону говорила с друзьями бодро и весело: вступила в киноклуб, записалась в лыжную и теннисную секции; дом — отпад, — и тут же пригласила кого-то в гости на весенние каникулы. Признаваться матери, что ей здесь весело, дочь по-прежнему не желала, по уик-эндам Доминика ходила на вечеринки к подругам или приглашала их к себе на Елисейские Поля смотреть американские фильмы. Гаэль понимала, что девочке всегда будет не хватать отца, но пройдет время — и боль утихнет, она оправится от шока. Гаэль тоже понемногу привыкала к новой жизни после семнадцати лет отсутствия, но до сих пор удивлялась, что ей очень нравится во Франции.

Теперь ей часто вспоминались первые годы жизни в Париже, первая работа. Она подумывала навестить Дом моды Диора, но никого не знала там. Мадам Сесиль давно ушла на покой, связь с девушками-моделями, которые жили с ней в одной квартире, Гаэль потеряла. С тех пор как она последний раз была в Париже, прошла целая жизнь, яркая, счастливая, наполненная самыми разными событиями.

Она гуляла по Парижу, заходила в любимые музеи, записалась даже на курсы истории искусства в Лувре. Гаэль была абсолютно ненасытна во всем, что касалось ее увлечения.

От давно забытой французской еды: свиной кровяной колбасы с жиром и сливками, пирожков с почками — она была в совершеннейшем восторге и от всей души наслаждалась вкусом. Даже слышать французскую речь казалось ей счастьем. Роберт дал ей покой, стабильность и безмятежность: ничего этого в Париже у нее не было, — но теперь ее тянуло к корням. Нет, не туда, где выросла и перенесла так много потерь и унижений, а сюда, в Париж. Ей казалось, что Роберт бы понял: он всегда гордился, что его жена — француженка. В Америке ей было хорошо, но ее дом по-прежнему Франция. Она в ее генах, сердце и душе, как друг, которого давно не видел, но встретил вновь. Это часть ее самой. И Гаэль просто необходимо было приехать домой, на родную землю, чтобы пережить потерю мужа. Она пыталась вновь обрести себя, ту, которой была когда-то. В ее жизни в Нью-Йорке всегда присутствовала нереальность происходящего, сознание, что другие так не живут. Ей повезло с мужем, который превратил ее жизнь в сказку и позаботился о том, чтобы она ни в чем не нуждалась, но Гаэль всегда существовала в его мире, не в своем. Все их друзья были из мира Роберта. Она никогда не тешила себя мыслью, что имеет право на какие-то привилегии — просто удачно вышла замуж. Ее семья, провинциальные аристократы, не шла ни в какое сравнение по социальному положению с семьей банкиров в нескольких поколениях.

Они с Робертом часто обсуждали, когда следует рассказать Доминике о наследстве, но по совету психолога и поверенного решили не торопиться. Девочке пока еще нет шестнадцати, и ей ни к чему знать, наследницей какого огромного состояния она стала. Со временем ей все станет известно. Но вот что странно: даже не зная деталей, Доминика всегда осознавала свое положение. Каким-то образом Роберт сумел внушить ей, что она особенная, необыкновенная, непохожая на других. Гаэль считала, что так неправильно, и очень надеялась, что в Париже дочь будет наслаждаться простыми радостями в компании обычных подростков, своих сверстников. Ее состояние и все, что к нему прилагалось, могло стать когда-нибудь огромным бременем и изолировать ее от остального мира, поэтому Гаэль казалось, что у Доминики появилась прекрасная возможность побыть просто ребенком в этом удивительном городе.

Гаэль очень нравились курсы в Лувре. Ей часто вспоминалось, как они с Робертом бродили по галереям в поисках когда-то спасенных ею картин. Это тоже было частью той жизни. Однажды кто-то из сокурсников упомянул музей, о котором Гаэль раньше не слышала, — Ниссима де Камондо[4]. Ей стало интересно, и в свободный день, когда Доминика после уроков играла в американский футбол, она его посетила.

Музей оказался очень небольшим и находился близ парка Монсо в Восьмом округе. Здание, в котором он располагался, когда-то принадлежало очень богатым турецким евреям, филантропам и банкирам. Дом, и сам представлявший огромную ценность, был полон роскошного антиквариата. Здание отреставрировали, а родственники первых владельцев, группа неравнодушных парижан и друзья семьи в 1935 году заменили мебель и решили открыть здесь музей и этим увековечить память о Ниссиме де Камондо, погибшем во время Первой мировой войны. Остальные члены семьи позже были депортированы немцами и погибли в концлагерях.