— Мэтью, что стряслось?

— Роберт… — выдавил он, едва сдерживая слезы. — Мы играли… он смеялся… выигрывал партию… и вдруг упал на бетон… Я пытался привести его в чувство. Делал искусственное дыхание. Луиза вызвала «Скорую», и они приехали минут через пять… С полчаса пытались что-то сделать, но он уже умер.

Мэтью больше не мог сдерживаться и разрыдался. Гаэль едва удержалась на ногах и, припав к нему, заплакала. Это невозможно! Такого просто не могло случиться…

Но это случилось.

Она полюбила Роберта с первой встречи! А теперь его больше нет. Какая несправедливость!

Опустошенные, не размыкая рук, они сели за кухонный стол и долго молчали. Наконец она поднялась, чтобы принести воды. Только сейчас Гаэль осознала, что стала вдовой. Как сказать об этом Доминике? Он был центром ее мира, а она — смыслом его жизни.

Вскоре Мэтью ушел, пообещав зайти днем.

Тело Роберта отвезли в морг ближайшей больницы, и теперь ей надлежало заняться похоронами, но сначала нужно как-то сообщить о случившемся дочери… Гаэль понятия не имела как, и помочь ей теперь никто не мог, впервые за шестнадцать лет. Волшебная сказка оборвалась на теннисном корте, и больше не жить им вместе в счастье и радости.

Она медленно подошла к бассейну и села рядом с Доминикой, чем вызвала недовольство дочери.

Отложив книгу, та уставилась на мать:

— Чего надо?

— Мне нужно сказать тебе нечто ужасное, — пробормотала Гаэль и потянулась было ее обнять. Но Доминика мгновенно напряглась, решив, что мать хочет отменить какие-то ее планы.

— Что еще? Не тяни!

— Это папа, — выдавила Гаэль, пытаясь проглотить ком в горле. — Они с Мэтью играли в теннис…

Доминика вскочила и, зажав ладонями уши, закричала:

— Нет! Молчи! Не говори! Не желаю слышать…

Разразившись слезами, она дернулась было бежать, но ноги не держали. Обеим оставалось только признать жестокую истину, какой бы жуткой она ни была.

— Сердечный приступ, — едва слышно пробормотала Гаэль.

— «Скорую» вызвали? Все обошлось?

В глазах дочери стыло отчаяние, лицо было белым как полотно.

Гаэль покачала головой:

— Нет, детка, было поздно… Отца больше нет.

— Неправда! — завопила Доминика, явно не желая принимать очевидное, и с этим ничего не поделаешь.

Гаэль попыталась обнять ее, но Доминика с силой оттолкнула мать и с рыданиями бросилась в дом. Гаэль, выждав немного, пошла следом и поднялась в спальню дочери. Та лежала на кровати, громко всхлипывая, почти обезумев от скорби. Гаэль целый час просидела у ее постели, стараясь утешить, но Доминика велела ей убираться из комнаты. Вынести это было невозможно. Они обе не были готовы к такому. Кто мог ожидать, что Роберт уйдет так внезапно? Он никогда не жаловался на здоровье, был энергичен и полон жизни, а еще очень добр к жене и дочери. И вот теперь его нет. Для них это страшный удар, а для Доминики — катастрофа.

Гаэль пошла позвонить в больницу, куда увезли Роберта, в нью-йоркское похоронное бюро и его секретарше, чтобы попросить о помощи. Женщину буквально потрясло известие. Роберта все любили, и вот теперь приходилось думать о похоронах.

Сделав все необходимые звонки, Гаэль вернулась к Доминике, намереваясь хоть как-то облегчить ее страдания, но та не пожелала ее видеть. Она позвонила подружкам, которыми успела обзавестись, и сидела с ними, заливаясь слезами.

Все казалось каким-то нереальным. Следующие несколько дней прошли как во сне. Перед глазами мелькали сцена за сценой: подготовка к похоронам; звонки туда, звонки сюда; заупокойная служба; люди, которые к ней то и дело подходили; музыка и цветы; Доминика словно после контузии…

В церкви она метала в сторону матери злые взгляды, в глазах ее полыхали боль и ненависть. Доминика словно обвиняла Гаэль за то, что та выжила, а он — нет.

С самой войны Гаэль не чувствовала себя такой несчастной и обездоленной, убитой горем. Роберт убаюкал ее заверениями в том, что жизнь только начинается, все еще впереди, а сам бросил ее на произвол судьбы после шестнадцати чудесных лет брака. Она тоже чувствовала себя покинутой и растерянной, но приходилось быть сильной. Ради дочери.

Через неделю после похорон она встретилась с адвокатом. Все оказалось так, как планировал Роберт: и трастовый фонд для Доминики, и завещание, — так что никакие сюрпризы ее не ожидали. Гаэль в мгновение ока превратилась в очень богатую вдову: Роберт оставил ей гораздо больше, чем когда-нибудь потребуется, — всю недвижимость, которой она может владеть пожизненно. Только что ей деньги и дома, если нет Роберта…

Доминика пребывала в жесточайшей депрессии и отказывалась ходить в школу. Гаэль не настаивала, да и директор позволила лучшей ученице взять отпуск на месяц при условии, что позже она пройдет тестирование по всем предметам. Доминике было слишком тяжело, чтобы сосредоточиться, и руководство школы вошло в ее положение, передав свои соболезнования и Гаэль.

В начале октября Доминика наконец смогла вернуться в школу, но каждый день приходила домой совершенно без сил. Гаэль чувствовала себя не лучше. Неожиданно все, что у них было, что они делали, все места, куда ездили, дома, в которых жили, люди, с которыми встречались, потеряло смысл. И Гаэль, к собственному изумлению, ощутила тоску по дому и Франции впервые с тех пор как перебралась в Нью-Йорк. Она скучала по своей стране, родному языку, знакомым местам. Она даже себе не могла объяснить причину — все это не имело никакого смысла. В Нью-Йорке все было связано с Робертом и их совместной жизнью. Она вышла за него замуж через несколько месяцев после того, как впервые приехала сюда. Тогда она ненавидела Францию, которую покинула, и воспоминания об ужасах войны были еще так свежи.

Она не могла сказать Доминике, что тоскует по Роберту так же сильно, как и по Франции. Она отреклась от страны, в которой родилась, после того как эта страна ее предала, но теперь жаждала вернуться домой, хотя бы ненадолго, пусть только на лето.

К Рождеству она укрепилась в уверенности, что поедет. Доминика была в ужасном состоянии и ненавидела школу. Если бы можно было сразу поступить в колледж! Но впереди оставался год занятий в школе.

На Рождество они отправились в Палм-Бич, где едва не умерли от тоски. Гаэль не хотела ни с кем видеться, и когда-то любимый праздник обернулся сущим кошмаром. Ни друзей, ни знакомых видеть не хотелось — слишком тяжело: она не могла вынести жалость в их глазах.

— Я тут подумала… — начала Гаэль, после того как они поужинали и в гробовом молчании сидели за столом, как двое выживших в кораблекрушении и выброшенных на берег. Жизнь без Роберта стала кошмаром для обеих, каждый день без него был мукой. Гаэль приходилось не лучше, чем Доминике, успеваемость которой резко ухудшилась. Прошло три месяца после его смерти, а они так и не пришли в себя. Да и придут ли? — Может, нам уехать на время куда-нибудь… в другую страну?