Тут Люсинда вдруг так заскучала по маме, что последнеепеченье из коробки проглотилось как-то незаметно, и сразу стало грустно. Развсе кончилось, значит, сейчас будут выгонять. Нет то есть, они культурные,выгонять не станут, но, значит, дело к концу идет, придется возвращаться домой,к тете Верочке, пробираться, стараясь не вздыхать, не скрипеть дверьми и половицами,а как не скрипеть, когда они сами скрипят! Дом-то старый совсем. Тетя Верочкапроснется, начнет жаловаться на бессонницу, в которую ее вгоняет Люсинда, настарость, на погоду, попросит чайку, а потом еще и грелку, и угомонится толькопоздно ночью, а Люсинде вставать в полшестого. До Выхина далеко, и работа у неев восемь уже начинается. Ашот сам непременно припрется проверять, «заступила»или «не заступила», и не лень ему, черту носатому!…

Вспомнив про Ашота, она совсем загрустила и пригорюнилась.Вот ведь как оно вышло – ехала-то в консерваторию, а получила что? Фигу смаслом получила и тетю Верочку в придачу!

Нет, конечно, тетя ее облагодетельствовала, позволила жить усебя, а то пропала бы Люсинда совсем! Сколько она видит на своем рынке именнотаких, молоденьких и совсем пропащих, подсевших на наркоту, дрожащих,пьяненьких, в рваных колготках, с ярко наведенными глазами и губами на юных,ужасающе порочных, мятых лицах!… Некоторых, совсем уж плохоньких, Люсиндажалела и подкармливала по секрету от Ашота, который за такую жалость от неемокрого места не оставил бы, и несколько раз ездила в вешняковскую церковь,ставила свечки за всех несчастных и горемычных – сама-то она и впрямь хорошоустроилась! Если бы только не Ашот, то и вообще замечательно.

Впрочем, если бы не Ашот, появился бы непременно Казбек илиМахмуд, и еще неизвестно, стали бы они так с ней миндальничать! Ашот хоть Любупобаивается!

Она опомнилась, только когда поняла, что и Липа, и этотновый сосед с длинной фамилией смотрят на нее и ждут. А чего ждут, она непоняла, все прослушала.

– Люсь, ты к Жене когда-нибудь заходила?

– Да сто раз! Убираться, он сказал, не надо, а надо будет,только когда он гонорару свою получит. Зато он мне роман читал! – похвасталасьЛюсинда. – Он его всем читал!

– Мне не читал, – сообщила Олимпиада.

– Да как же тебе читать, когда ты все время на работе! А мнечитал и дяде Гоше читал, я знаю. А Филипычу вообще домой давал. Я однаждыпришла, а он уходит, Филипыч, и у него такая папка здоровая! И он мне сказал,что Евгений – это он так Женьку называет! – дал ему свой роман почитать. АЖенька потом объяснил, что это будет независимая рецензия, вот как!

– Кто такой Филипыч?

– Красин Владлен Филиппович, кажется, плановик из НИИ. Онтут всегда жил, я его маленькой очень хорошо помню. Он мне все время странныевопросы задавал – почему у меня такие плохие манеры и почему я так громкоговорю. А однажды конфету дал большую, а оказалось, что это пустой фантик. Ятогда так переживала, а бабушка рассердилась. – Олимпиада Владимировнаулыбнулась воспоминанию. – Повела меня в булочную на Гоголевский и купилакилограмм таких конфет. И сказала, чтобы я ни у кого ничего не брала.

– На каком этаже он живет?

– На первом, – сказала Люсинда. – Рядом с нами. Там, напервом, мы с тетей Верочкой, Люба, баба Фима и Филипыч.

– Вы видели, как он оказался на площадке, когда госпожаПарамонова кинулась на… писателя?

Олимпиада посмотрела на Люсинду и пожала плечами. Люсиндапокрутила головой.

– Не, мы не видели! Да они дрались-то как, разве еще за чемуследишь! Упокой, господи, Парамонова, но жену его я терпеть не могу! Все онако мне вяжется, все бдительность проявляет. Я ей – идите, женщина, в народнуюдружину, там и проявляйте, а у меня все справки на руках, и нечего меняпроверять!

– Ну, откуда он мог взяться? – с некоторой досадой спросилаОлимпиада. – С работы наверняка пришел, а тут у нас такая история!…

То, что Красин пришел не с работы, Добровольскому былоочевидно. Он еще помолчал и спросил задумчиво:

– А у него есть валенки?

Девицы опять переглянулись и уставились на него.

– Да у нас у всех есть, – сообщила Олимпиада. – Тут же нечистит никто! Бывает, так завалит, что до стоянки только в валенках и дойдешь.

– А я так и на работу в валенках еду, – подхватила Люсинда.– Холодно целый день стоймя стоять! Я и портянки умею наматывать, и варежкиподшила, баечку внутрь сунула и подшила! Правда, я сейчас в варежках неработаю, потому что у меня рефлектор в палатке, а раньше только в них!…

– Понятно, – сказал Добровольский.

В Женеве никто не ходил в валенках, круглый год былосолнечно, и в феврале цвела магнолия. По набережной бегали дети, коляски стояликак попало, и подростки в роликовых коньках старательно их объезжали. Вботаническом саду в воскресенье утром не протолкнуться – все приходятзавтракать на лужайки, с корзинами, пледами и детьми, а потом уезжают в горы,загорать или кататься на лыжах, смотря по сезону.

Офис Добровольского находится в центре, впрочем, в Женевецентр везде, на вымощенной булыжником, круто поднимающейся вверх улочке, иповар-француз из ресторанчика напротив всегда готовил ему один и тот же салат –крупно нарезанные помидоры с козьим сыром и приправами. Добровольский ел салат,запивал его холодным белым вином, смотрел на прохожих и совершенно точно знал,что будет завтра, послезавтра и через год. Кажется, это называетсястабильность.

Валенки и баечка, подшитая в варежки, были так же далеки отнего, как Британия от Гондураса.

Только почему-то нынче он чувствовал себя как разгондурасцем, а не британцем, – тем, кому приходится растолковывать самыепростые вещи и который не понимает самых простых слов вроде «ботвы»!

– Значит, валенки есть у всех, – подытожил он. – Понятно.

Он помолчал еще немного, собираясь с мыслями. Эти валенкипочему-то совершенно вывели его из равновесия!…

– Липа, на нашем этаже четыре квартиры. Ваша, моя,Парамоновых и еще одна. Кто в ней живет?

– Да Вовчик в ней живет! – воскликнула Люсинда. – Студент.

– Я никогда его не видел.

– Да его никто не видит никогда, – сказала Олимпиада. –Вернее, очень редко. Я даже не знаю, студент он, или кто. Когда-то говорил, чтостудент, но с тех пор времени много прошло.

– А может, там нет никого?

– Есть! – уверенно провозгласила Люсинда. – На той неделеденьги собирали, так его дома не было. Я ему записку в дверь сунула, чтоб онЛюбе сто рублей сдал, ну, он на следующий день пришел и сдал!

– Может, он рано уходит и поздно приходит, – Олимпиадапожала плечами. – А может, вообще не приходит. Хотя у него есть мотоцикл, онстоит на той же стоянке, что и моя машина, рядом практически. Иногда яприезжаю, а мотоцикла нет, значит, студент катается где-то. Но чаще всегостоит.