Олег светло улыбнулся:

— Есть у меня мечта...

Томас, уже из гордости не желая просить помощи, барахтался,пыхтел, выползал, горячий песок набился во все щели, потное тело страшно зуделои чесалось, будто туда проникло сто тысяч злых муравьев.

— Какая? — выдавил он через силу. Задержалдыхание, спросил на выдохе — Восстановить поганые веры? Людей в жертву идолам?

Калика с легкостью прошелся вдоль бархана, доспехи невгоняют в песок как гвоздь в растопленное масло:

— Да ладно тебе, Томас. По всей Европе костры до неба,все людей истребляете. Только называете их ведьмами, вурдалаками, вампирами,колдунами, а когда не остается — то своих же, кто не так помыслил или чутьслова в молитве переставил. Диссидентов, еретиков... Вылезай, неча в пескесидеть. Конечно, там прохладнее, к воде ближе, но идти надо.

Змей задвигался, пополз, потом поднялся на дрожащих лапах,сделал несколько неуверенных шагов. Томас видел, что измученный зверь еще неготов к полету, но и убраться бы как можно скорее от двуногого зверя, пока тотне передумал и не восхотел полететь обратно. А когда оглянулся, то вздрогнул ипобежал тяжелой грунью, переходящей в рысь, распростал крылья, хлопнулраз-другой, с усилием подпрыгнул, Томас слышал, как пыхтит, когтистые лапы струдом оторвались от земли, задел брюхом вершинку бархана, пошел над землей кактяжелая грозовая туча, тяжко поднимаясь все выше.

— Тут близко, — успокоил Олег. — Всего паруверст... с гаком.

Томас спросил подозрительно:

— А сколько в гаке?

— Да ерунда, не больше пяти. Конечно, если по прямойкак ворона летит. Но мы не какие-нибудь вороны, мы — люди, верно? Ты вон дажене человек, а вовсе рыцарь. Так что пойдем человеческими дорожками. То есть,кривыми.

Томас сцепил зубы, чтобы не сказануть такое, за что иПресвятая Дева не спасет от кипящих котлов. С усилием пожал плечами, дескать,что для рыцаря даже миля, а не то что какая-то там поганая верста. Пусть даже снепонятным гаком.

Олег уже уходил, легко ступая между огромными горами песка.Томас потащился следом, уже молча, берег дыхание. Яростное солнце началонакалять доспехи как болванку в горне. Скоро он ощутил себя в железном панцирекак пескарь в котле с закипающей водой. Пот скатывался со лба, шипел ивзметывался легкими струйками пара, если попадал на железо снаружи, но в самомпанцире горячий пот пополам с горячим песком...

Он смутно помнил, что вроде бы среди барханов торчалидревние, рассыпающиеся от натиска времени башни, стены замков сказочнойкрасоты, остатки величественных статуй, полузасыпанные песком площади измраморных плит невероятной белизны...

Калика, на вопрос что за дивный город, нехотя пробормоталчто-то об эйнастии. Томас не понял что за напасть погубила такую красоту, нокалика потемнел, огрызался, ушел вперед так быстро, что Томас отстал и большене спрашивал.

Потом сквозь кровавую пелену в глазах Томас видел, как Олегвзобрался на вершину бархана, приложил ладонь козырьком к глазам. Ветероктрепал красные волосы, калика осматривал пески настороженно и придирчиво. Томасзаставил себя вслушаться, на миг почудилось мэканье, но снова шум крови в ушахзаглушил любые звуки.

Опомнился, когда обнаружил себя сидящим прямо на раскаленномпеске. Олег двигался в сторонке какой-то рогатый, двоился, потом Томас с трудомрассмотрел, что это не Олег, а старый козел, а сам Олег в тени бархана тщетнопытается развести костер. У козла рога были непомерные, загибались как убарана, белесые от старости, в трещинках, но все еще крепкие, блестящие, соследами жестоких ударов. Козел посмотрел на него человеческими глазами, что-тоспросил на своем языке, Томас выругался и закрыл глаза. Он хорошо знал, что ввиде козла на белом свете часто появляется сам дьявол.

Потом донесся участливый голос Олега:

— С той поры так и бродишь? Или кто-то неподалеку всееще... Гм, ленточки на тебе совсем свежие.

Томас простонал, не открывая глаза:

— Сэр калика, это дьявол?

— Тю на тебя, — донесся удивленный голосОлега. — С чего ты взял?

— Ну, вы как раз пара... Он враг небес и зло природы, аты — язычник. Значит, тоже враг небес, хоть и друг природы...

Голос Олега прозвучал брезгливый, словно отмахивался отглупой мухи:

— Когда же ты поймешь, что для меня все равно: твой Богили твой Дьявол? Мне они оба одинаково чужие.

— А козел?

— Что козел?

Томас открыл один глаз, Олег уже сидел у костра, жарил нанем убитую ящерицу размером с толстого кролика.

— Козел не от дьявола?

— Ну, если бы ты сказал, что для дьявола, я мог бынаполовину согласиться... Почему наполовину? Потому что два козла приносились вжертву. Один — Яхве, другой — Азазалю. Первого просто резали, а второгоназывали козлом отпущения, отводили в пустыню и там отпускали. Яхве — это твойбог, он же Иегова, Саваоф, Цебалот и прочее, а Азазель... гм... не спешиобзывать его дьяволом, ибо это он научил мужчин воевать, создал рыцарство,создал оружейников и обучил ковать мечи и доспехи, а женщин обучил наряжаться икраситься. Азазель, вместе с двумя другими ангелами, Узой и Азаелем,сближался... скажем так... с земными женщинами, а те родили от них исполинов.Гм, вот тут нелепость... Или нет? У греков, когда от богов рождались у земныхженщин дети, то этим годились, называли их полубогами... ну, Персей, Тезей... атут такое же считается нечестивым, гадким...

Голос калики жужжал как надоедливая муха. Томас дваждыпереставал его слышать, перед глазами снова встала кровавая пелена, на этот разне ушла, а заволокла весь мир. Потом что-то мягко ударило его в лицо.

Лоб жгло холодным, он застонал и открыл глаза. Над ним чутьколыхнулось и застыло звездное небо... В стороне вспыхивало багровым, Томасскосил глаза, калика с задумчивым видом сидел у костра. Поймал взгляд рыцаря,подошел, прохладная ладонь легла на лоб. Глаза были встревоженными, губыдрогнули, но калика смолчал.

— Я здорово болен? — прошептал Томас слабеющимголосом.

— Нет-нет, — успокоил Олег, — я простозадумался... налезут на меня твои сапоги или нет? С плащом проще, на любыеплечи горазд, а сапоги бросить здесь в пустыне будет жалко...

Томас застонал, бессердечие язычника ранило как нож. Едва неплача от жалости к себе, кое-как поднялся. Доспехи лежали горкой, полузарывшисьот тяжести в оранжевый песок, от них все еще несло жаром знойного дня. Томасвнезапно ощутил их неимоверную тяжесть, и остро позавидовал язычнику, чьяволосатая грудь всегда распахнута как навстречу зною, так и прохладе.

Калика тут же бодро вскочил на ноги:

— Отдохнул? Тогда пойдем.