Вечеринка была восхитительная. Разговоры напоминалиакробатические упражнения на раскачивающейся взад и вперед трапеции. Мыперескакивали от японской литературы к французским гобеленам, от новейшихпарижских мод к последней передовице Рассела Бейкера, от американской и русскойлитературы середины века к гомосексуализму в Италии, от средневековогокатолицизма к восточным культам, йоге и дзэн-буддизму… Все это было оченьвесело, но страшно изматывало. Такое можно было позволить себе не чаще чем разв полгода. Подобные беседы быстро выворачивали тебя наизнанку, однакозаставляли постоянно поддерживать форму. Тем и славились вечеринки у Хилари,где собирались художники, издатели и пишущая братия.

Наибольшее впечатление произвели на меня писательница иГордон. Казалось, они знают не меньше остальных, но их знания были ближе кжизни. Я стала особенно ценить этот «реализм» после нескольких месяцев,проведенных с Крисом. Мне перестали доставлять наслаждение теоретическиепостроения. С недавних пор я привыкла ценить обычный здравый смысл.

Гордон проводил меня до гостиницы. По дороге мы говорили овсяких пустяках. Когда гости начали расходиться по домам, от рвущегося наружуинтеллектуализма не осталось и следа. Я думала, что Гордон угостит менякоктейлем, но этого не случилось. Он посмотрел на меня сверху вниз и неожиданноспросил:

— Что вы скажете, если я приглашу вас завтра пообедатьсо мной?

Чувствовалось, что он волнуется, но предложение было сделаноот души. Грех было не принять его.

— С удовольствием.

— Очень хорошо. Тогда я позвоню утром и сообщу, вкотором часу буду вас ждать. В пять у меня встреча с Джоном, так что едва лиэто случится раньше восьми.

— Это меня устраивает. Спасибо, Гордон. И спасибо зато, что проводили меня домой. Спокойной ночи.

Господи, лишь бы дожить до завтрашнего вечера… Поднимаясь влифте, я твердо решила купить себе новое платье.

— Мама, куда ты уходишь?

— На обед, любовь моя.

— Опять? — Черт побери… Ох, Сэм…

— Да. Но зато я останусь дома на все выходные. —Вынужденный компромисс.

— У тебя новое платье?

— Что это? Допрос в инквизиции?

— Что такое «инквизиция»?

— Это место, где задают слишком много вопросов.

— Значит, у тебя новое платье?

— Да.

— Оно мне нравится.

— Что ж, уже легче. Спасибо.

Сэм придирчиво рассматривала меня, развалившись на диване.

— Знаешь, мама, ты потолстела в середине. Ты уже нетакая худенькая, как раньше.

— Потолстела, говоришь? — У меня упало сердце. Яне думала, что это так заметно.

— Немножко. Не беспокойся.

В это время зазвонил телефон, и я поцеловала Сэм в макушку.

— Не буду. Иди в ванную, а я возьму трубку. Беги. Онаумчалась, а я с грустью подумала, что обед отменяется. Гордон задерживается наработе, отравился во время ленча, сломал лодыжку, промочил ноги или что-нибудьв этом роде… Ладно, Гордон… Я понимаю… Но как быть с моим новым платьем?

— Алло… Да, мисс, это я… Здравствуй, Крис… Да… Чтослучилось? Нет, я не занята… Нет. Я одна… Хорошо, ладно… Просто я собираюсь наобед… Какого черта ты говоришь, что не станешь отнимать у меня время?..Обыкновенный обед с одним из друзей Хилари… — Почему я должна перед нимоправдываться? — Нет, никакой он не итальянский граф, он работает вжурнале «Жизнь женщины»… Знаешь, на твоем месте я бы удержалась от подобныхзамечаний. Для полуженатого человека ты слишком придирчив, дорогой… Правда? Апочему это совсем другое дело?.. Хочешь, чтобы я сказала почему?.. Судовольствием. Я все еще беременна, ты забыл о таком пустяке?.. Не слишкомпоздно для чего?.. Забудь об этом. Это не разговор… Как поживает Мэрлин? О'кей,я не хочу об этом слышать… Можешь ничего не объяснять, Кристофер. Все и такясно… Уезжает?.. Когда?.. Я поверю только тогда, когда увижу это собственнымиглазами… Слушай, Крис, сделай одолжение, не высказывай своего мненияотносительно моих планов на вечер… Я здесь, потому что ты сам так захотел, этоне моя прихоть… Ладно, поговорим о чем-нибудь другом… Мы ведь не станемрасстраивать дядю Криса, правда?.. Она поживает хорошо… Да, еще спрашивает отебе… Как, разве мы не одна семья?.. Почему?.. Мэрлин устраивает тебе скандалы?!!Слушай, Крис, по-моему, тебе лучше пока не звонить. Мне это не нужно. От этогомне только хуже. У тебя есть Мэрлин, я тебе не нужна и не могу ничего изменить…Я позвоню тебе… О да, прекрасно… Слушай, иди к черту, оставайся с ней, ноотстань от меня, пожалуйста… Тогда напиши… Нет, к врачу схожу на следующейнеделе. Кажется, все о'кей, а там не знаю… Немного устала, вот и все… Крис,правда, как ты?.. Чертовски тоскую по тебе, прямо невмоготу… Нет, вовсе непоэтому. Друг Хилари здесь совершенно ни при чем… — Тут позвонили в дверь, и язанервничала. — Слушай, Крис, мне пора. Я позвоню… о'кей, о'кей, хорошо…Нет, не звони… Ладно, позвони… Как до понедельника?.. Ах, да, уик-энд, язабыла… Слушай, пора кончать разговор. Я люблю тебя… Крис?.. Да, малыш, я знаю…

Обыкновенный телефонный разговор. А Гордон в это время ждал,пока ему откроют дверь.

Мы с Гордоном провели чудесный вечер. Он повел меня вкрошечный итальянский ресторан в районе Восточных Двадцатых улиц, а затем мызашли выпить коктейль в ресторан Центрального парка. Он располагался на верхнемэтаже безликого конторского здания. Но стоило выйти из лифта, как мы сразуочутились в другом мире. Интерьер был оформлен в индийском стиле. Нас встретиладевушка, одетая в золотистое сари. Она раздвинула богато вышитые занавески,закрывавшие вход в зал. В воздухе стоял густой аромат благовоний, столы былидлинные и низкие, а зал пульсировал в такт непонятной, но завораживающеймузыке. Хотелось закрыть глаза и начать тихонько покачиваться. На каждом столестояло по одной-единственной розе. Официанты были высокими и смуглыми, многиеиз них носили бороду, а кое-кто и тюрбан.

Мы выпили по экзотическому коктейлю, и я молча сталалюбоваться панорамой. Отсюда знакомый город казался совершенно чужим. Всезависело от ракурса. Передо мной открывался вид на северную часть Нью-Йорка.Далеко внизу светился Центральный парк, напоминавший рождественскую игрушку. Стрех сторон его обрамляли высокие дома. Я чувствовала себя унесшейсядалеко-далеко и с трудом верила, что за окнами ресторана виднеется все тот жеНью-Йорк, только искусно украшенный и подсвеченный прожекторами…

Гордон велел принести изысканное белое вино и розовоепеченье. Когда официант доставил заказ и неслышно исчез, Харт вернул меня креальности. Казалось, ему было незачем задавать вопросы. Он заранее знал, чтоуслышит в ответ.

— Джиллиан, почему вы не остались на Западе? — Еговзгляд гипнотизировал меня.