Я засмеялась и помахала ему рукой. До встречи с Хилариоставалась ровно семьдесят одна минута.

Дверь открыла сама Хилари. Она выглядела великолепно. ГибридГенри Бендела, Парижа и самой Хилари. Это совершенство вызывало у других женщинзависть, а у мужчин боязнь: грех было портить такую прическу. Она относилась ктипу женщин, которые постоянно вращаются среди гомосексуалистов, других женщини старых друзей. Часто ее любовники были неприлично молоды, но неизменно хорошисобой, и большинство их со временем переходило в разряд друзей. Иногда Хиларибывало нелегко. Я бы пожалела ее, если бы осмелилась. Жалеть ее не приходилось.Уважение не позволяло. Примерно такое же чувство вызывала во мне бабушка. Привиде этих стойких, собранных женщин инстинктивно хочется выпрямиться. Онизаставляют вспомнить о чувстве долга. Подруги обычно боготворят их. До этихдурочек не доходит, что подобная «помощь» постепенно заставляет ихвозненавидеть собственных мужей и сыновей…

У Хилари было невероятное чувство стиля. Все, к чему онаприкасалась, становилось совершенством: ее маникюр, ее дом, ее обеды, работа идружеские связи. Она могла быть бессердечной и даже жестокой, но приберегалаэти качества для тех, кто осмеливался встать у нее на пути. Слава тебе господи,мне никогда не доводилось испытать на себе ее гнев. Пару раз я слышала, как онаразговаривает с такими людьми. Это было ужасно. Наверное, мужчины эточувствуют, потому и стараются держаться от нее подальше или быстрее унестиноги.

Между мной и Хилари никогда не было тех непринужденныхотношений, которые связывали меня с Пег и другими подругами. Я бы не рискнулапроизнести в ее присутствии некоторые привычные слова или показаться ей наглаза в джинсах и промокшей от пота рубашке. Но было в этой дружбе что-тоособенное, отличавшее ее от остальных. Все подруги знали меня с детства, и внаших отношениях неизменно сохранялся неистребимый школьный дух. С Хилари же мыподружились уже взрослыми и ждали друг от друга большего. Да ее и невозможнобыло представить себе школьницей — разве что она ходила в школу в костюмах отШанель и по дороге забегала в парикмахерскую. Уж легче было вообразить ее нахоккейной площадке с клюшкой в руках. Единственное место, которое ей подошлобы, это кабинет мадам де Севинье[12].

До прихода гостей оставалось полтора часа, и мы успелирассказать друг другу все, что хотели. Хилари кратко и без особых восторговсообщила, что у нее появился новый любовник. Молодой немец по имени Рольф. Онпоэт, намного младше ее — в общем, «прекрасный ребенок», как выразилась Хилари.Мне предстояло увидеть его вечером. Она по-прежнему жила одна, и это ее вполнеустраивало. Я завидовала ей. Меня бы такое никогда не устроило. Если для Хиларии существовали сказочные принцы, они все умерли или остались в далеком прошлом.Мой же принц все еще ждал меня. Я очень любила Криса, однако прекраснопонимала, насколько он далек от этого идеала.

Я не собиралась говорить о Крисе, но после второго бокалаХилари сама подняла эту тему.

— Джиллиан, если дело идет к разрыву, надо рвать. Илучше сделать это самой. А если нет — наберись мужества и заставь себяповерить, что это не вопрос жизни и смерти. Я уверена, что Крис милый мальчик,но он не для тебя. Думаю, ты заслуживаешь лучшего. Крис никогда не даст тебетого, в чем ты нуждаешься. Он слишком похож на меня. Он не верит в то, во чтоверишь ты, а я сомневаюсь, что ради него ты сможешь поступиться принципами. Нокакое бы решение ты ни приняла, знай, я всегда готова помочь или хотя бывыслушать тебя. Больше мне нечего добавить.

Слова Хилари тронули меня, но ее мнение о Крисе было явнонесправедливо. Он… Он… Я по-прежнему хотела жить с ним, готова была на любыестрадания и стремилась вернуть прошлое. Разрыв не входил в мои планы.

Пока я собиралась с мыслями, Хилари вышла в библиотеку ивскоре вернулась, держа в руках какую-то книгу. Судя по потрепанному кожаномупереплету, она была очень старая и могла принадлежать нашим бабушкам.

— Может быть, эти слова покажутся тебе банальными, но вних много правды, — сказала она и протянула мне книгу, раскрыв ее настранице, где бурыми чернилами чей-то уверенный почерк вывел:

Кто душой стремится к наслажденью,

Обречен на вечное забвенье;

Только тот не предает мечту,

Кто целует радость на лету.

Под этими строчками стояла латинская буква Л и дата.

— Это был мой первый мужчина, Джиллиан. Он был старшеменя на тридцать лет. В то время мне едва исполнилось семнадцать. Он былвеличайшим скрипачом Европы. Я любила его так, что чуть не умерла, когда онсказал, что я «стала большой девочкой» и он мне больше не нужен. Мне хотелосьпокончить с собой, но я этого не сделала. Это было бы недостойно. Со временем японяла, насколько верны эти строки. Они стали моим девизом.

Тут в дверь позвонили, и я вздрогнула. Хилари открыла, и вкомнату вошел высокий красивый юноша, светловолосый и зеленоглазый. Он был годана три младше меня и еще сохранял мальчишескую грацию, в которой не было ниследа угловатости. Я искренне любовалась им, но чуточку смущалась, глядя, скаким обожанием он смотрит на Хилари. Это и был Рольф. Он поцеловал мне руку иназвал «мадам», отчего я почувствовала себя на тысячу лет старше. А вот Хилариэто не смущало и даже входило в ее планы. И тут меня осенило. Я поняла, чтоХилари сама стала тем скрипачом, которого любила двадцать лет назад. Онарасставалась с «маленькими мальчиками», когда те вырастали и переставалинуждаться в ее помощи, как перестают нуждаться в помощи учителя танцев послеокончания школы. Не награждает ли она каждого выпускника бронзовой пластинкой,на которой выгравированы эти стихи? Мысль была забавная, и я тихонькохихикнула. Хилари испытующе посмотрела на меня, а Рольф густо покраснел, принявэто на свой счет. Бедный Рольф!

Остальные гости не заставили себя ждать. Первой пришла однаиз редакторов журнала Хилари, чрезвычайно элегантная итальянка по имени Паолади Сан-Фраскино, дочь какого-то знатного вельможи. Она прекрасно говорилапо-английски: очевидно, сказывалось хорошее воспитание. Затем явиласьжизнерадостная девушка, похожая на жокея. Она была автором двух книг, но совсемне походила на писательницу. Искрометное чувство юмора делало ее душойобщества. Ее муж работал музыкальным критиком в одной английской газете, и обаони сильно напоминали сельских помещиков. Она носила что-то вроде кафтана,украшенного марокканскими самоцветами, и хотя ей было далеко до Паолы илиХилари, но тем не менее вкусом она обладала. Иное дело ее муж, который не могпохвастать ни одним из достоинств, украшавших Рольфа. Правда, этот юный поэттоже начинал утомлять меня. Я с трудом подыскивала темы для разговора. Послеэтого звонок прозвенел еще дважды. Сначала на пороге возник ужасно тщеславный,но довольно симпатичный француз, владелец картинной галереи на Мэдисон-авеню, ипоследним появился Гордон Харт, казалось, хорошо знакомый с Паолой и Рольфом.Он обнял Хилари, прошел к бару и смешал коктейль, чувствуя себя как дома. Не впример Рольфу, который боялся лишний раз прикоснуться к чему-нибудь безразрешения Хилари. Перед тем как открыть рот, юноша бросал на нее вопрошающийвзгляд. Это слегка раздражало. Именно так я вела себя после замужества, и мнебыло неприятно вспоминать об этом.