Я не торопясь вышла из кабинета и свернула в лабиринт.Направо, еще раз направо, а потом налево. Вот и лифт. А рядом — озабоченныйГордон Харт с папкой в одной руке и огромным портфелем в другой.

— Домашнее задание? — спросила я.

— И да и нет. По понедельникам я веду класс рисования.В портфеле мои старые этюды обнаженной натуры. Я использую их как наглядноепособие.

Подошел лифт, и мы поехали вниз, окруженные толпой людей сдругих этажей. Гордон встретил знакомых, заговорил с ними, и я было решила, чтоуйду спокойно. Но у вращающихся дверей он догнал меня, и мы выкатились наЛексингтон-авеню один за другим, словно две детали с конвейера.

— В какую вам сторону, миссис Форрестер? Мне надо зайтина стоянку за велосипедом. Нам не по пути? — Я не была в этом уверена,однако возражать не стала, и мы побрели по многолюдной Лексингтон-авеню.

— Вы ездите на работу на велосипеде?

— Иногда. Но дело обстоит не совсем так, как выдумаете. У меня мопед. Я купил его прошлым летом в Испании.

— Но ведь в Нью-Йорке такое движение… Не страшно?

— Да нет. Вообще-то меня трудно напугать. Я не слишкомнад этим задумываюсь. — Неужели ему наплевать на собственную жизнь?

— У вас есть дети? — Надо же о чем-торазговаривать…

— Сын. Изучает архитектуру в Йельском университете. А увас?

— Дочка. Ей пять лет, а в этом возрасте еще радуются каждомупрожитому дню. — Он засмеялся, и я заметила, что у него приятная улыбка.Когда он забывал напускать на себя суровость, то становился вполне нормальнымчеловеком. Действительно, при упоминании о сыне у него в глазах зажегсястранный огонек, или это мне только показалось?

По дороге мы беседовали о Нью-Йорке, и я пожаловалась, чтопосле Калифорнии никак не могу привыкнуть к здешнему ритму. Город я любила, носвоей в нем еще не стала. Пока что он напоминал мне зоопарк.

— Давно вы вернулись?

— С неделю назад.

— Ничего, скоро привыкнете, да так, что уже не захотитеуезжать. А потом станете ссылаться на судьбу. Все мы так поступаем.

— Может быть, в один прекрасный день я все же вернусь вКалифорнию… — Стоило выговорить эти слова, как мне полегчало.

— То же самое я говорил про Испанию. Но такого небывает. Ничто не возвращается.

— Почему? — Вопрос был наивный, но Харт ответил нанего очень серьезно.

— Потому что мы уезжаем не по своей воле, а в силунеобходимости. Ты покидаешь место, где тебе было хорошо, при этом часть твоейдуши умирает и остается там. А освободившееся пространство занимает что-тодругое.

Жестокая правда. Когда я уехала из Сан-Франциско, одна частьмоей души умерла, а вторая осталась с Крисом.

— Не хочется признаваться, но вы абсолютно правы,мистер Харт… А почему вы решили поехать именно в Испанию?

— Припадок безумия, надо полагать. Брак мой к томувремени распался, мне все надоело, работа валилась из рук… Тогда мне былотридцать два года. Я решил, что если не настою на своем, то уже ни на что небуду годен. И оказался прав. Я никогда не жалел, что уехал. Я провел десять летв маленьком городке под Малагой, и это были лучшие годы моей жизни. Люди нашейпрофессии называют их «потерянными», но я так не считаю. Они мне дороги.

— И вы собирались вернуться?

— Да. Но в тридцать два, а не в сорок девять. Староватя для таких перемен. Все позади. Нравится, не нравится, а придетсядовольствоваться тем, что есть, до самой смерти. — Его рука описалаполукруг. Господи, уж не болен ли он?

— Но это же абсурд! Вы можете вернуться туда когдаугодно! — Мне почему-то не хотелось, чтобы он так просто отказывался отсвоей мечты. Похоже, он охладел ко всему.

— Спасибо, что вы принимаете это так близко к сердцу,но, уверяю вас, я слишком стар, чтобы питать иллюзии относительно Испании исвоего призвания. — Он подкрепил свои слова язвительным смешком, и толькотут я сообразила, что мы стоим на углу Шестидесятой улицы. До отеля было рукойподать. Пока мы прощались, в его глазах не гасли довольные искорки.

Как ни странно, но приходилось признать, что беседовать сним было приятно, несмотря на привкус сарказма в его словах, и что после работыХарт становился очень обаятельным.

Он откланялся. Я повернула направо, вышла на Парк-авеню иоказалась у «Ридженси». Как-то там Сэм? Гордон Харт тут же вылетел у меня изголовы.

— Привет, радость моя! Как прошел день?

— Никак. Я не люблю Джейн. Хочу обратно к дяде Крицу.Мне здесь не нравится. — Сэм выглядела несчастной, заплаканной иобиженной. Беби-ситтер Джейн и Сэм, мягко говоря, не пылали друг к другулюбовью. Девица у меня была с характером и при желании могла отравить жизнькому угодно.

— Эй, подожди немножко. Мы же с тобой дома, скоровернемся в свою квартиру. Все будет хорошо, дядя Крис прилетит в Нью-Йорк ипридет к нам в гости, в школе появятся новые друзья, и…

Не хочу. В парке бегает большая злая собака. — Боже, еевзгляд разрывает мне сердце… — Где ты была весь день? Я скучала. — Ох-х…Опять этот вопрос, вечный кошмар работающей матери, и самый убедительныйаргумент на свете: «Я скучала…» Увы! Сэм, радость моя, я должна работать… Намнужны деньги, и я… Я должна, Сэм, честное слово, должна, вот и все…

— Я тоже скучала без тебя. Но я работала. Мы ведь ужеговорили об этом, правда? Я думала, ты все поняла. Интересно, с чем будет нашапицца? С грибами или с сосисками?

— Гмм… С грибами или с сосисками? — При мысли опицце девочка слегка оживилась.

— Скоро узнаем. Расковыряем и посмотрим. — Яулыбнулась. Сэм пришла домой как раз вовремя.

— О'кей. С грибами. — Я снова поймала на себевзгляд дочки и поняла, что она хочет о чем-то спросить. — Мама…

— Что, моя радость?

— Когда приедет дядя Криц?

— Не знаю. Посмотрим. — Проклятие… Лучше неспрашивай… Пожалуйста…

Пиццу принесли через полчаса, и мы с Сэм склонились над ней,на время забыв обо всем остальном. Я не знала, когда приедет Крис и приедет лион вообще, и не желала об этом думать. Много чести. У меня есть Сэм, у нее — я,и больше нам никто не нужен. Огромная, пышная пицца с сыром и грибами занималапочти весь стол в стиле Людовика XV, красу и гордость отеля «Ридженси». Многоли надо человеку для счастья? Тем более когда речь идет всего о несколькихднях? Совсем немного. При взгляде на Сэм хотелось улыбнуться. Я чувствоваласебя неплохо, день сложился удачно. Сэм тоже улыбнулась в ответ. Похоже,настроение у нее тоже улучшилось…

— Мама…

— Угу? — с полным ртом промычала я.

— Можно тебя о чем-то попросить?