— Нет, предоставляю все тебе. Идея замечательная. Новсе же подумай о столовой, ладно? На тебя вся надежда. Хилари, ты гений!Большое спасибо. К какому часу приезжать?

— В шесть устроит?

— Вполне. Обязательно буду!

Это приглашение дорогого стоило. Черт побери, обеды у Хилариславились на весь Нью-Йорк. Да и закоулки города она знала не хуже старогомусорщика. Днем раздался звонок, и Хилари сообщила, что видела подходящуюстоловую в доме, принадлежащем одной актерской чете. Жена когда-то изучаласценографию и страстно накинулась на столовую с красками и кистью. Она называлаэто «созданием адекватной окружающей среды». Описание Хилари было болееконкретным:

— Черт побери, ты ешь, а у тебя за спиной настоящиеджунгли!

Похоже, игра стоила свеч. Я позвонила и получила приглашениезаглянуть к ним по дороге домой.

Это было нечто. Столовая напоминала кадр из «Маугли»: всюдубыли намалеваны деревья, фрукты, цветы, над головой нависали облака, под ногамирасстилалось озеро, а из кустов выглядывали разные дикие звери. Вся мебель былав стиле «сафари», за исключением красивого стеклянного стола и громадныхподсвечников. Да, ничего себе…

Я удалилась с гордо поднятой головой. По крайней мере однозадание выполнено. Приду в «Ридженси» и до возвращения Сэм выпью бокалхолодного белого вина…

Едва я открыла дверь люкса, как задребезжал телефон. Мысль отом, что это звонит Крис, не успела прийти мне в голову. И слава богу. Потомучто это был Гордон Харт.

— Хелло. Хилари сказала, что послезавтра вечером мыобедаем у нее. Подождать вас у лифта? — Его голос звучал куда добродушнее,чем на работе. Примерно так он разговаривал во время вчерашней прогулки.

— Спасибо, но в четверг я уйду пораньше. Мы не виделисьс Хилари со времени моего отъезда из Нью-Йорка.

— Что ж, не буду навязываться. Как вам работается?

— Вообще-то замечательно, но я немного отвыкла оттакого ритма. Сказывается отсутствие практики.

— Ничего, привыкнете. Куда вы исчезли утром? Я хотелпригласить вас на ленч. Но в следующий раз вам не улизнуть!

— С удовольствием…

— Значит, договорились. Желаю вам приятно провестивечер, Джиллиан. До завтра.

До свидания… — Странный звонок. И человек странный.Казалось, бездонная пропасть отделяет его от остального мира. Он оставалсябесстрастным даже тогда, когда его слова звучали дружелюбно, и это слегкасбивало с толку. Но Мэтью Хинтон не шел с ним ни в какое сравнение. У Гордонабыли душа и сердце. С первого взгляда было видно, что ему пришлось пережитьтрагедию. Но кто или что заставило его страдать? Я рухнула на кровать и уснула,так и не успев обдумать это.

Меня разбудил телефонный звонок. Ничего не соображая, япотянулась к трубке. На сей раз это действительно был Крис. На душе сразупотеплело, на язык просились ласковые любовные слова… Я сонно улыбалась,чмокала в трубку, вслушивалась в звуки его голоса. А потом повернулась на бок ипосмотрела на часы. Четыре пятнадцать… Значит, в Сан-Франциско час пятнадцать…И тут мне почему-то вспомнилась Мэрлин. Прежде чем я сообразила, что делаю, уменя издевательски вырвалось:

— А где Мэрлин? Разве она не пришла ночевать?

«Ух-х…» — выдохнула я. Крис отпрянул от трубки, словнополучив пощечину. После этого мы говорили о моей работе, о погоде, о планахКриса, о его фильмах и старались не упоминать ни о Мэрлин, ни о чем-нибудьдействительно важном. Паршивый получился разговор. Мы играли, а Мэрлин пряталасьза углом, подсматривала и подслушивала. Нам обоим было не по себе, я злилась имучилась, а Кристофер чувствовал себя неуютно. Другой на его месте чувствовалбы себя куда хуже. Но от Криса ничего иного ждать не приходилось.

С точки зрения светского общества открытие сезона наипподроме ничем не отличалось от открытия сезона в опере. Можно и на людейпосмотреть, и себя показать. Мэт, как всегда, был очарователен, но с негопостепенно сползала позолота. Он начинал меня раздражать. Потом мы обедали в«Каравелле», и опять кто-то склонялся над блокнотом и царапал в нем «мистерХинтон». Теперь газеты были к нам добрее, чем в прошлый раз, хотя и не обошливниманием. Они просто отметили наше присутствие, опубликовав фотографии почетныхпосетителей. Наутро звонка Пег не последовало.

В четверг я отправилась брать интервью у Мил-та Хаули. Онжил в пентхаусе на площади Объединенных Наций. Я стояла на тротуаре, собираласьс мыслями и смотрела вверх, не уставая поражаться высоте нью-йоркскихнебоскребов. Все здесь было огромное и высоченное. От этого городаперехватывало дыхание и кружилась голова. Он лез вон из кожи, пытаясь доказатькаждому свое главенство. Это была Мекка, Содом, ад и рай одновременно, и любоечеловеческое существо, попав сюда, чувствовало себя и подавленным, иочарованным. Даже если я завтра уеду и никогда не вернусь, у меня на всю жизньостанется воспоминание о том, что мы с Нью-Йорком пришли к соглашению. Оно былоподписано в тот момент, когда я сошла с самолета и поклялась посадить этотгород на цепь. Но и он взял меня за глотку.

В апартаменты Милта Хаули меня провела миниатюрная белокураядевушка, которую Милт называл «своей старушкой». Его любовница. А потом всезавертелось. Он ринулся в Рокфеллер-центр, оттуда — в «Даблдей», где ставилавтографы на собственных пластинках, потом понесся к своему агенту подписыватьконтракты; в три часа у него был ленч в ресторане «Мама Леоне», где в перерывемежду салатом и экзотическим блюдом под названием «спумони» я ухитрилась задатьему несколько вопросов. Милт оказался интересным человеком. Десять лет назад онначинал петь блюзы в Чаттануге, штат Теннесси, потом успешно снялся в одномголливудском хите и вдруг с головой ушел в движение протеста. За это еготридцать семь раз сажали в тюрьму. Он так увлекся, что чуть не забросил карьерупевца. И все же он добился своего, стал мистером Сверхзвездой. Три альбома загод, проданные миллионными тиражами, два контракта на съемки в кино,приглашения в Лас-Вегас, Голливуд и Нью-Йорк. Целый бум!

После ленча я поехала с ним в аэропорт на взятом напрокатлимузине. Он летел обедать в Белый дом. Все устали, но в машине было весело.Милт нравился мне. Он был настоящий мужчина, отвечал на вопросы честно, прямо иобладал неистощимым чувством юмора, помогавшим переносить все тяготы этогосверхплотного графика.

Слуга еще днем положил его чемодан в машину, и Милт,спокойно отвечая на мои вопросы, порылся в его содержимом, вынул оттудабутылку, приготовил себе двойной бурбон и, не обращая никакого внимания на то,что сидит в мчащейся во весь опор машине, выдул его одним махом. По пути кпрезиденту. Да, у этого парня был стиль!

Прежде чем пройти в ворота и сесть в самолет, он чмокнулменя в щеку и прошептал:

— Джиллиан, вы потрясная женщина… Жаль только, чтотакая худенькая.