На сей раз Гордон повел меня в «Лютецию», где его принималитак, словно он был владельцем ресторана или по крайней мере арендовал в немстол.

В музее мы столкнулись с Мэтью Хинтоном. Его сопровождалакакая-то ярко-рыжая красотка, о голову которой можно было зажигать спички. Онасудорожно цеплялась за его руку и сгорала от благодарности. Мы с Мэтомсдержанно поздоровались, и стало окончательно ясно, что он испытывает ко мнетакое же прохладное чувство, как и я к нему. Боже, как ошиблась «Женская мода»,всего лишь неделю назад назвавшая меня «его последней любовью»! Он был оченьмил, но не более того.

В компании с Гордоном Хартом мне не угрожала опасность бытьотмеченной светской хроникой, но я об этом ничуть не жалела.

Пятница стала для меня сущим адом. Актеры, хозяеваэксцентричной столовой, стояли посреди толпы людей, готовых к съемкам. Нопервый кадр сделали лишь четыре часа спустя. Супружеская чета умудриласьнапиться, поссориться, устроить в комнате полнейший бедлам и довести фотографовдо белого каления. Съемки закончились только в полночь, и я сомневалась, чтохотя бы одна фотография окажется удачной. Но это было не все: в качествевознаграждения за терпение всех пришлось угостить обедом. Я ввалилась домой вдва часа ночи, полумертвая от усталости, и рухнула на кровать.

Через час пришлось встать. Меня рвало, бил озноб и сводилисудороги. Я пришла в ужас, решив, что это выкидыш. Следовало позвонить Пег,доктору или даже Гордону. Кому-то в здравом уме и твердой памяти. Но сама я вздравом уме не была, ощущая лишь животное чувство страха перед внезапнойболезнью. Повинуясь эмоциям, я инстинктивно набрала номер Криса.

— Алло…

— Крис?.. Кажется, у меня выкидыш. Мне очень страшно.Мы работали до часу ночи… Нет, ради бога, я понимаю. Нет, я не пьяна… Мнеплохо. Что делать?

— Ради Христа, Джиллиан, перестань плакать. Почему тызвонишь мне? Я ничего не могу сделать. Звони доктору… Слушай, я не могу сейчасговорить. Позвоню в понедельник.

В понедельник? В понедельник? Какой еще, к черту,понедельник? Сукин сын… Я кое-как оделась и отправилась в больницу«Ленокс-Хилл», где провела всю ночь, лечась от усталости и истерии.

Наутро я отправилась домой, чувствуя себя набитой дурой. Отизнеможения подгибались ноги. Как только я вошла, позвонил Гордон.

— Где это вы гуляете в такую рань? Я звонил в девять.Правда, что вчерашняя съемка оказалась форменным сумасшедшим домом?

— О да… — И тут я рассказала ему о ночи в больнице,благоразумно опустив эпизод со звонком Крису.

Гордон посочувствовал мне, пообещал позвонить в воскресеньеи разрешил не выходить на работу в понедельник.

Я проспала весь день, а когда проснулась, от него принеслицветы: маленькую корзинку в виде гнездышка, полную мелких голубых и оранжевыхцветов. Внутри лежала карточка: «Работа — опиум для народа. Не следуетувлекаться. Отдыхайте как следует. Примите извинения от вашего художественногодиректора, Гордона Харта». Забавно. Умно. Изящно. И никаких пошлостей вродеподписи в виде буквы Г…

Гордон позвонил в воскресенье. Я чувствовала себя лучше,однако все еще ощущала слабость, и он согласился дать мне отдохнуть, нопригласил пообедать с ним в четверг.

Днем я лежала в постели, с удовольствием думая о том, какзаботится обо мне Гордон, и даже слегка задаваясь. Впервые в жизни мужчинуволновало мое здоровье. Вдруг раздался звонок в дверь. Кого еще черт несет? Яоткрыла. Это был Гордон.

— Извините, я передумал. Хилари сказала, что вы любите,когда вас навещают в воскресенье. Мы встретились во время ленча, и она просилапередать вам привет. Можно войти?

— Конечно, — сухо сказала я, разрываясь от злости.Я выглядела чучело чучелом, он согласился не приходить, мне было скверно, авизиты без предупреждения во всех учебниках хорошего тона считаютсяпреступлением…

— Я вижу, вы мне не рады, миссис Форрестер.

— Просто удивлена. Чаю выпьете?

— Да. Но я сам займусь чаем, а вы ляжете в постель.

— Ну что вы. Все в порядке. Я встану. Мне ужелучше. — Я совсем не собиралась разыгрывать из себя боль??ую и позволятьему сидеть у моей кровати.

— Мне тоже так показалось, но я в этом плохоразбираюсь. Пойду ставить чайник.

Он ушел на кухню, долго громыхал там посудой, однаковернулся довольный и принялся пошучивать и оглядываться по сторонам. Самантаотсутствовала, и в квартире было ужасно тихо.

Я впала в прострацию, отделывалась пустыми фразами исмотрела в чашку, пытаясь не показать виду, что чувствую себя неуютно. ВдругГордон встал, обошел кофейный столик, сел рядом и поцеловал меня. У него былаколючая борода и неожиданно мягкие губы. От смущения я машинально ответила ему.После поцелуя он слегка отодвинулся, посмотрел мне в глаза и обнял.

Это были те самые объятия, о которых я мечтала, когда былавосьмилетней девочкой. С тех пор прошло двадцать лет, а мечта по-прежнемуоставалась мечтой. И осуществить ее суждено было именно Гордону Харту. Я сиделав кольце его рук и чувствовала, как на глаза набегают слезы.

Нужно было встать и зажечь свет, но я боялась пошевелиться.Это могло подстегнуть его к более решительным действиям, к чему я совсем нестремилась.

— Вы хотите, чтобы за вами поухаживали, да?

— Что? — Это было так неожиданно, что я невыдержала и рассмеялась.

Миссис Форрестер, мы могли бы провести еще несколько недель,обедая друг с другом дважды в неделю и наслаждаясь прелюдией. Потом я бы«поухаживал» за вами, мы бы достигли согласия, и недели через три вы легли бысо мной в постель. Вместо этого мы можем сделать это сейчас, и у нас будет трилишние недели счастья. Что вы об этом думаете?

— Я не могу. Мне очень жаль, но не могу. Я бырасстроилась и не сумела скрыть этого. Я себя знаю, — прошептала я,потупившись и уставившись на свои колени.

— Ладно… — Меня слегка огорчила готовность, с которойон согласился с моими доводами, но все же я испытала большое облегчение.

Мы тихонько переговаривались, сидя на диване в гостиной,прислушиваясь к шуму дождя и время от времени целуясь. С каждым новым поцелуемво мне разгоралось желание, и мы все крепче сжимали друг друга в объятиях, покаон не поцеловал мою грудь. Я всем телом рванулась к нему, мы взялись за руки идвинулись в спальню, торопливо лаская друг друга на ходу и чуть не опрокинувторшер. Он стал раздеваться, и я с изумлением заметила, что на нем нет белья.

— Черт побери, Гордон Харт, такой серьезный человек, целыйдень разгуливает по редакции без трусов! А если «молния» сломается? —рассмеялась я. Забавная была бы картина…

— Такого ни разу не бывало.