— Конечно. О чем угодно, но только не проси у меня ещеодну пиццу. — Уф-ф… Лопнуть можно.

— Нет, мама, я не про пиццу. — Моя тупость привелаСэм в негодование.

— А про что?

— Я хочу сестренку.

Второй рабочий день прошел еще лучше, чем первый. Япочувствовала себя своей. Собрание не представляло собой ничего особенного, нооно позволило мне познакомиться с коллегами и окончательно понять, что к чему.

Я сидела рядом с Джин. Джон Темплтон держался как президенткомпании из картины начала пятидесятых годов, а Гордон Харт стоял у стенки,следя за происходящим. Когда собрание закончилось и мы потянулись к выходу, яожидала, что Гордон заговорит со мной, но этого не произошло. Он был увлеченбеседой с одним из младших редакторов и даже не взглянул на меня.

За два часа я услышала одну-единственную вещь, имевшую комне прямое отношение. Негритянский певец Милт Хаули согласился дать журналуинтервью, и Джон Темплтон поручил это задание мне.

Стоило вернуться в кабинет, как позвонил Мэтью Хинтон ипригласил на ипподром. И я снова не сумела отказаться.

А перед ленчем я наконец дозвонилась до Хилари Прайс.Несколько дней назад ее секретарша ответила, что Хилари улетела в командировку.В Париж.

Я познакомилась с Хилари Прайс в самом начале своей карьеры.Какое-то время мы вместе работали в одной редакции, но с тех пор она достиглавысокого положения в самом престижном журнале мод, не имевшем ничего общего с«Жизнью женщины». В этом сверхмодном журнале занимались тем, что раскрашивалилица моделей в зеленый цвет, а потом наклеивали на них павлиньи перья.

Мы понравились друг другу с первого взгляда. Нет, это былане та шумная, непосредственная, искренняя дружба, которая связывала нас с Пег.Тут все было тише и спокойнее. Я знала, что до уровня Хилари мне еще расти ирасти, и это меня сдерживало. Но не слишком. Я могла позволить себе распуститьволосы и сбросить туфли, она — никогда… Хилари. Всегда спокойная, опрятная, безединой складки на одежде, благоразумная, элегантная, остроумная. Частенькострогая, но еще чаще добрая. Очень шикарная, очень столичная, оченьинтеллигентная женщина, которой хотелось подражать. Она вызывала всеобщеевосхищение, потому что нее были бездна вкуса и тот взгляд, который обычноназывают «искушенным». И в то же время ей не было чуждо ничто человеческое. Ееподлинный возраст всегда покрывала таинственная завеса. Тридцать пять, что-товроде этого… Сама она об этом никогда не говорила. Хилари успела развестись ипожить в Милане, Париже и Токио. Ее первым мужем был пожилой итальянский граф,которого она называла Чекко (я только потом догадалась, что это сокращенное«Франческо»). Когда Хилари выходила за него замуж, он стоял на краю могилы.Видно, это ей только казалось, потому что он прожил достаточно долго, чтобыуспеть жениться на семнадцатилетней девушке через три недели после развода.Трубку сняли после второго гудка.

— Алло?

— Хилари? Это Джиллиан.

— С возвращением, дорогая. Фелиция передала мне, что тызвонила. Каким ветром нашу голубку занесло обратно в Мекку? — пошутилаона.

— Кто его знает? Боже, как я рада тебя слышать! Какпрошла поездка в Париж?

— Превосходно. Только все время шел дождь. Коллекциидемонстрировали отвратительные. В Риме намного лучше. Заезжала к бывшему мужу,Чекко. У него новая любовница. Очаровательная девушка. Похожа на жеребенка.

— Как он поживает?

Сносно, а если учитывать его возраст, то лучше не бывает. Уменя мурашки бегут по коже, когда я вспоминаю, сколько ему лет. Должно быть, онподкупил Фортуну, и та регулярно исправляет в паспорте дату его рождения…Бумага все стерпит. — И тут мы рассмеялись. Временами она любилапозлословить. Я никогда не встречалась с Чекко, но частенько видела его во снев образе кошмарного чудовища. — А ты, Джиллиан… Что с тобой, дорогая? Тыне ответила на мое последнее письмо, и я начала волноваться.

У нее были те же хрипловатый голос и иронический тон, что ипрежде. Но за иронией таилось сердечное тепло, безошибочно передававшеесясобеседнику. Конечно, тут сказывалась и привычка, однако я была уверена в ееискренности. Хилари умела говорить кратко и приучала к этому других. Стиль унее был как у дикторов, читающих сводку новостей.

— Итак, Джиллиан, отвечай по существу. Когда приехала?На сколько? Чем занимаешься?

Я кратко ответила на первые два вопроса, а затем приняласьрассказывать о «Жизни женщины», о Джоне Темплтоне, о чудом свалившейся на менядвухмесячной работе, о сломанном тазе Джулии Вейнтрауб и даже о поискахподходящей столовой. Нет ли у нее каких-нибудь мыслей на этот счет?

До меня снова донесся смех и приказ повторить все сначала,только помедленнее.

— Что там с Джулией Вейнтрауб и столовой? Если я правильнопоняла, тебе не то нужно разыскать сломанный таз и купить Джулии Вейнтраубстоловую, не то купить ее таз и сломать твою столовую… И чего там у меня нет?Таза или столовой? У меня есть и то и другое, но оно не продается, моя дорогая.Боюсь, жизнь в Нью-Йорке не пошла тебе впрок.

Тут я захохотала в голос. Она все прекрасно поняла, но немогла отказать себе в удовольствии прикинуться дурочкой.

— Что ж, Джиллиан, я никогда не встречалась с ДжулиейВейнтрауб, но очень рада, что у тебя есть работа. Значит, на какое-то время тыпристроена. Кстати, в вашем журнале работает мой старый друг, человек по имениГордон Харт. Ты еще не познакомилась с ним? Впрочем, когда тебе, ведь прошловсего два дня…

— Конечно, познакомилась. Он довольно симпатичный, хотяи изрядный зануда. Я не знала, что вы друзья. Ты никогда об этом не говорила.

— Друзья, но совсем не в том смысле, как ты подумала. Ядружила с его женой. Тогда я только что приехала в Нью-Йорк, а она работалафотомоделыо. Они с Гордоном собирались разводиться, и он хотел отправиться вИспанию, возомнив себя Эрнестом Хемингуэем от живописи или кем-то в этом роде.Там я и столкнулась с ним через несколько лет. Впоследствии мы частовстречались по журнальным делам. Он один из самых уважаемых людей в этом бизнесе.Очень талантливый человек. Да и симпатичный. А занудство… Каждый защищается отокружающего мира как может. Он огородил себя стеной высотой в милю… Господи,при чем тут Гордон? Скажи лучше, как продвигается твой «роман века» сКристофером? — Я писала из Калифорнии не только Пег.

Я умолкла. Паралич не то языка, не то сердца.

— Хилари, не знаю толком, что тебе ответить. Нетелефонный разговор.

Понятно. Тогда отложим. Если понадоблюсь, ты знаешь, гдеменя искать. А почему бы тебе не приехать в четверг после работы? Выпьем,поболтаем, и ты мне все расскажешь. Я подумаю, кого пригласить. Наверное,Гордона и еще четверых-пятерых. Компания будет тесная, все свои. Может, у тебяесть какие-нибудь пожелания?