— Захотелось вернуться домой.

— Это неправда. Ладно, допустим, но тогда зачем вампонадобилось бежать оттуда? Могу представить, как нелегко далось вам эторешение.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Но нет, яне бежала. Просто вернулась.

— Из-за мужчины?

Я долго колебалась, но потом кивнула.

— А вы? Почему вы бросили Испанию? — Око за око…

— Я там голодал.

— Теперь вы говорите неправду. — Я улыбнулась,вынула розу из вазочки и потрогала лепестки.

— Просто настало время уезжать.

— Вы сами бежали оттуда или этого потребовалаона? — Заданный им вопрос позволял мне отплатить ему той же монетой.

— И то и другое. Она совершила самоубийство, а потом ябежал. — Его лицо выражало глубокую печаль, но на нем не было ни следаудивления. Его прямота сразила меня.

— Простите, Гордон. — Я отвернулась, жалея, что мыначали этот разговор. Завязалась рискованная игра. У нас обоих было слишкомтяжелое прошлое.

Лицо Гордона оставалось грустным и серьезным. И я не моглазаставить себя посмотреть ему в глаза.

— Что ж, все это случилось давным-давно. Ее звалиХуанита. Она была самой прекрасной девушкой на свете. Доброй и чистой. Какребенок. Я узнал, что она была малагской проституткой. И она покончила с собой.Самое забавное заключалось в том, что меня ее прошлое нисколько не волновало.Мне было совершенно все равно, это ничего не меняло. Я ожидал чего-то в этомроде. Но она этого не знала. Человек, поставивший меня в известность, сообщилоб этом ей, и она умерла прежде, чем я успел вернуться домой. После этого я иуехал. Просто больше не мог там находиться. Хоть я и любил этот город, новсегда оставался в нем чужим. — Я снова кивнула. К сказанному добавитьбыло нечего. — А ваш любимый, Джиллиан? Кем он был?

— Ничего особенного. — Мне не хотелось говорить оКрисе. Нужно было отвечать честностью на честность, но Крис еще не стал дляменя таким же давним воспоминанием, каким была Хуанита для Гордона. Его рассказбыл эпосом, мой превратился бы в исповедь.

— Значит, роман продолжается?

— Нет… То есть мы общаемся, но мне кажется, что всекончено. — В глубине сердца я знала, что лгу. Я не думала, что всекончено. Наверное, еще не все. Я не могла в это поверить.

— На кого он похож?

— На моего отца.

— А ваш отец на кого?

— Как бы это помягче выразиться… На ублюдка. — Яподняла глаза и с облегчением улыбнулась.

— О чем это говорит, Джиллиан?

— Ни о чем хорошем. Но я поняла это совсем недавно.

— Вы были счастливы с ним?

— Какое-то время. Да, очень. В нем было много хорошего,иначе я бы не смогла прожить с ним ни дня. И все же на поверку он оказалсяублюдком, как и мой отец. Я не считаю его плохим человеком. Просто он оказалсянеспособен дать мне то, в чем я нуждалась. Я все знала, но закрывала на этоглаза. — Странно. Мы говорили о Крисе в прошедшем времени.

— И все же почему вы решились уехать? Слово «ублюдок»само по себе ничего не объясняет. Оно означает только одно: вы любилиего. — Ух-х… Гордон был прав. Совершенно прав.

— Верно… Я уехала, потому что он заставил меня сделатьэто. А жила я с ним так долго, потому что… потому что любила, нуждалась в нем ине хотела, чтобы это кончилось. Пока я соблюдала правила игры, все было о'кей.А потом… все усложнилось. Появилось многое другое.

— Значит, это не кончилось… Я прав, Джиллиан?

— И да и нет. О черт, Гордон! Тут столько всего… — Япосмотрела ему в глаза. — Кончилось, потому что я больше не верю в еголюбовь. И не кончилось, потому что у меня будет ребенок. А это не кончитсяникогда. — И тут меня затрясло.

— Кто-нибудь знает об этом? — невозмутимо спросилХарт.

— Только одна подруга. И он, конечно. Но это неважно.

— Вы не подумывали об аборте? Наверняка подумывали.

— Да. Я думала об этом. Но я хочу ребенка. Понимаю, чтоэто ужасно осложнит мне жизнь, но все равно хочу. И рожу.

— И правильно сделаете. Будь я на вашем месте, я бы нерешился признаться в этом. Меня восхищает ваша решимость, но у насоткровенность не в моде.

— Знаю. Я и не собиралась никому говорить об этом. Ичто на меня нашло сегодня? Просто сорвалось с языка. — Я отвернулась,попыталась улыбнуться и почувствовала бережное прикосновение к своей руке.

— Не грустите, Джиллиан. Вы справитесь.

— Спасибо за доверие. Иногда это бывает очень нужно. —Слабая улыбка коснулась моих губ. Как странно… Цепь взаимных признаний.

Меньше чем за час мы узнали больные места друг друга,изучили все шрамы и отметины. Что заставляло нас рассказывать о своем прошлом?Неужели судьба? И тогда я снова бросила камень в его огород:

— А как же ваша семья?

— Откровенно говоря, ее никогда не было, Джиллиан.

— Но вы сказали… — Я удивилась. Он был слишком честен,чтобы шутить такими вещами.

— Ради бога, девочка, не смотрите на меня такимиглазами! Да, я был женат. Но настоящей семейной жизни у меня не было. Былочто-то краткое, болезненное и начисто лишенное положительных эмоций.

— Тогда зачем же вы женились? — Это было совсем нев его стиле.

— Все очень просто. Я должен был это сделать. Илисчитал, что должен. С тех пор прошло двадцать пять лет. Я мельком увидел однуюную леди и… ну…

— Она забеременела.

— Верно. Аборт делать она отказалась, я решил сделатьблагородный жест и женился на ней. Но брак оказался недолгим. Вскоре послерождения Грега мы развелись. Вот и все.

— Ну что ж, по крайней мере у вас остался Грег. Вы сним ладите?

Он с горечью покачал головой.

— Не слишком, моя дорогая. Грег очень милый мальчик.Умный, веселый, независимый. Но чужой. Когда я уходил, то попытался забыть оего существовании, вычеркнуть из памяти. Мне не довелось видеть его маленьким.А потом я уехал в Испанию, разве вы забыли? Когда я вернулся, ему былопятнадцать. Трудно стать настоящим отцом пятнадцатилетнему сыну, которого тыникогда не знал.

— Может быть, в один прекрасный день это все жепроизойдет…

Может быть. Но едва ли. Он считает меня неисправимымматериалистом и, пожалуй, совершенно прав. Чтобы заслужить его уважение, ядолжен был бы сделать что-то грандиозное. Например, стать художником в воюющемАфганистане или что-нибудь в этом роде. А это не входит в мои планы. Однако,леди, мы с вами засиделись, рассказывая друг другу о своем ужасном прошлом.Давайте-ка я провожу вас домой, уже поздно. — Он подозвал к себе официантав тюрбане, и стало ясно, что излияния души закончены. Гордон Харт умел держатьсебя в руках. Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся. — Должно быть, выимеете странную власть надо мной. Давно я не позволял себе такойоткровенности. — Произнеся этот комплимент, он помог мне встать. Егоприкосновение было нежным, но твердым. Держась за руки, мы спустились вниз ивышли наружу. Стояла чудесная ночь. Дул теплый ветерок, по мостовой звонкоцокали копыта лошадей, запряженных в нарядные экипажи.