В кухню забежал Бублик, сунулся носом в свою плошку и убежалобратно. Из комнаты донесся Костин смех.

– И чем все закончилось? – спросил Сергей.

Маша помолчала, негромко постукивая чайной ложечкой по краюбаночки с вареньем.

– В конце концов он ее избил, – наконец негромкосказала она, не глядя на мужа. – Сильно. Из больницы ее забрала бабушка, ибольше я о Юльке ничего не знаю. И что сталось с ее папашей – тоже, потому чтомы скоро переехали из того района. Поэтому я не могла не помочь этой девочке…Кате… понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Бабкин: он и в самом делепонимал. – Ладно. Только скажи мне, куда мы денем терьериху?

– Тетушка хотела второго в пару своему Бублику? Хотела.Вот и прекрасный случай, если Катя не придумает, куда ей пристроить собачку. Ноя отчего-то думаю, что у нее хватает проблем и без того, чтобы искать хорошиххозяев чужой псине.

Ночью Сергей встал, попил воды, вернулся в комнату. Машаспала, уткнувшись лицом в его подушку. На кресле возле кровати лежали дватерьера, свернувшись в клубки. Один из них сопел, но Бабкин не разобрал, какойименно. Он присел на кровать и провел рукой по рыжим пушистым волосам Маши.

– Я тебя люблю, – стесняясь самого себя и своихслов, сказал он спящей жене. – Можешь еще хоть десяток таких же принести.Я все равно тебя люблю.

Кто-то из собак прерывисто вздохнул, и Сергей рассмеялся втемноте.

Лето 1984 года. Село Кудряшово

Пашка толкнул скрипящую калитку, вошел во двор, по которомубродили сонные грязно-белые куры.

– Марья Авдотьевна! Вы где?

Старуха вышла из-за дома, прищуриваясь.

– Да это никак Паша пожаловал? Точно, он! Ай, голубчик,дай расцелую тебя!

Буравин покорно дождался, пока бабка обмусолит его со всехсторон.

– Марья Авдотьевна, я ненадолго. Вот, мамка просилапередать. – Он протянул лекарство, привезенное теткой из города.

– Спасибо, Пашенька, спасибо! Ты понимаешь, спина болит– сил никаких нет! И настои делала, и припарки – ничего не помогает! Проходи,проходи, обедать будем.

Продолжая причитать о своих болячках, Марья Авдотьевназатащила парня в дом. Пашка поначалу отпирался для виду, потом согласился –есть и в самом деле хотелось. И не зря же он в Кудряшово тащился за пятькилометров!

– Красавец ты, Пашенька, красавец! – приговариваластаруха, накрывая на стол и поглядывая на высокого голубоглазого парня. –А загорел-то дочерна!

Пока он уплетал окрошку, Марья Авдотьевна с гордостьюрассказала, что кудряшовскую церковь, в которой последние годы был склад,собрались реставрировать.

– Церковь-то, оказывается, какая-то особенная! Ее изсамой Москвы человек приехал смотреть. Будет указания давать, что да какделать. У меня остановился. Я как сказала, что нарисовать ее могу, так он изагорелся – нарисуйте, Марья Авдотьевна, да расскажите! Вот, вечеромхудожествами займусь. – Она довольно рассмеялась. – Рассказывай, чтоновенького у вас?

– Да ничего, – промычал Пашка, допивая вкуснейшийхолодный квас. – К мамке в гости сестра с мужем приехала из города. Вся изсебя такая фря! А как батя на стол картошку жареную поставил, так и забыла обовсем – только что ложку не съела!

Он расхохотался, вспомнив тетю Зину.

– Нос от всего воротит, привередливая. А муж-то у нееничего мужик, только болезный какой-то. Сидит, на солнце греется. Точноящерица. Мамка с батей головы сломали, что бы ей подарить – у нее день рожденьяскоро.

Он доел, отодвинул тарелку и встал, с сожалением глядя настарушку.

– Пора мне, Марья Авдотьевна. Хорошо у вас, да толькодома работы по горло.

Та засуетилась, забегала по дому, ища, что бы дать ему ссобой. Наконец неизвестно откуда был вытащен большой мешок, от которогоумопомрачительно пахло сушеными грибами.

– На, Пашенька! Держи, мальчик. Пусть мамка пироговнапечет. Я-то уже старая для такого баловства, а она сестру побалует.

Пашка покачал головой – грибов у них и самих быловдоволь, – но мешок взял, чтобы не обижать бабульку. У нее родственниковникаких нет, а с тех пор, как умерла Пашкина бабушка, с которой дружила МарьяАвдотьевна, не осталось и подруг. Семья Буравиных заботилась о старушке, какмогла, хотя что это была за помощь – из другого села! Если бы рядом жили…

– Побегу я, Марья Авдотьевна, – сказалПашка. – За окрошку спасибо!

– Подожди, милый, подожди… – Старушка рылась вящике старого комода. – Нинке-то я гостинец нашла, а вот тебе никак неразыщу!

– Да какой там гостинец, бросьте!

– Да подожди ты, прыткий! Куда же я ее… Ага, вот тыгде, голубушка!

Марья Авдотьевна вытащила из-под груды пожелтевших скатертейнебольшую деревянную фигурку и протянула Пашке. Тот молча посмотрел на русалку,лежащую в морщинистой грубой ладони, затем перевел непонимающий взгляд настарушку.

– Это чего? Игрушка? Зачем она мне?

– Да бери, бери! – хозяйка насильно всучила емурусалку. – Как зачем! Тетке подаришь! Скажешь – на память, сам вырезал.

«А что? Мысль!» Пашка рассмотрел фигурку, ухмыльнулся.Ничего сделано, красиво. Грудь, бедра, зад – все на месте. Ишь, русалка!

– Ну спасибо. – Он сунул поделку за пазуху. –Откуда она у вас?

– Соседка подарила, дурья голова. Говорит, она желанияисполняет. – Марья Авдотьевна хихикнула, вспомнив Наталью. – Как былаглупой, прости господи, так и осталась.

– Чего делает? – не понял парень. – Желанияисполняет? Как так?

– А вот так! Махнет хвостом – будет тебе, Паша, сундукс золотом! Махнет другой раз – появится девица-лебедь. – И МарьяАвдотьевна неожиданно прошлась по комнате, мелко перебирая ногами и плавновзмахивая рукой. – Махнет третий – и появится перед тобой батька с ремнем,чтобы не пил ты больше, Паша, и сундуков с девицами-лебедями не видел с пьяныхглаз.

Парень рассмеялся.

– Ясно. Да я непьющий.

– Вот и славно. Значит, завидный из тебя жених,Пашенька.

Пашка распрощался с говорливой старушкой и, чуть не забывмешок с сушеными грибами, отправился в свое село.

Они вышли из леса у самой окраины села – трое невысоких,жилистых, с широкими скуластыми лицами. Встали на дороге. Самый младший,Кирилл, повозил босым пальцем в песке и, сплюнув, лениво бросил:

– Слышь, Буравин! Поговорить не хочешь?

– О чем мне с тобой говорить? – мрачно спросилПашка, останавливаясь и засовывая руки в карманы. «Вот же черт. Нет бы мнедругой дорогой пойти».