Он отпрыгнул от забора, и по селу снова пронеслось звонкое:«Се-ре-е-га!»

Ему ответил другой мальчишеский голос, но Пашка его даже неуслышал. Он сделал несколько шагов на негнущихся ногах и опустился на ступенькукрыльца. Перед глазами его встала русалка, по которой растекалась кровь, а вушах зазвенел собственный яростный возглас: «Чтоб Кирилл сдох!»

– Мать твою, – пробормотал Пашка. – Люди, чтоже делается, а?

Он провел рукой по холодному лбу. «Кирилл – мертвый? Убили?»

Возле заводи частенько собиралась молодежь из обоих сел,стоящих неподалеку друг от друга, а по выходным подходили и кудряшовские.Случались, само собой, драки, причем иной раз нешуточные – как прошлогодняя«стенка на стенку», после которой одному парню выбили глаз, а другой едваостался жив.

Но чтобы человека убили…

Пашка не чувствовал ни радости от того, что враг исчез, ниоблегчения. Некстати вспомнилась Пашке мать Сковородовых, тетя Люба – толстаярумяная баба, похожая на матрешку, шумная, но беззлобная. Пашка частенькоудивлялся, как у такой хорошей тети Любы выросли такие поганые дети. И сразупредставил, как она будет убиваться по младшему сыну.

– Я же не хотел! Это просто…

Неожиданно он сообразил, куда положил русалку. Вскочил,бросился в сарай и вышел оттуда, крепко сжимая в руке деревянную фигурку, какбудто боялся, что она выскользнет.

На крыльцо вышла мать, встревожено сказала:

– Паша! Ты где? Отец тебя зовет.

– Тут я. Скажи, сейчас приду.

Но он долго сидел на крыльце, прежде чем решился зайти вдом. Русалка лежала рядом с ним, и Пашка боялся даже смотреть на нее. Он незадумывался над тем, как могло произойти то, что произошло. Ему было достаточнопонимания, что утром он пожелал человеку смерти, а вечером его пожеланиесбылось. «Я и в самом деле хотел, чтобы он умер, – ошеломленно повторял онпро себя. – И в самом деле!» На него тяжело наваливалось ощущениесопричастности тому, что случилось с Кириллом.

– Он это заслужил, – шепотом убеждал Пашканеизвестно кого.

Но слова не помогали. Заслужил Кирилл смерть от удара ножомили нет, Пашку ужасала мысль, что это он явился тому причиной.

– Может, совпало? – жалко спросил парень. –Случайно вышло?

Он нехотя взял русалку в руки, пытаясь уговорить себя, чтоэто всего лишь деревянная кукла. Фигурка смотрела на него глубокими пустымиглазницами, и Пашка, не сдержавшись, перевернул ее лицом вниз.

«Спрятать ее надо. А если кто найдет? Или сжечь! Точно,сжечь!»

Но он понимал, что сжечь русалку не сможет. Что-то внутриотчаянно сопротивлялось при мысли, что прекрасная деревянная фигурка,грубоватая на первый взгляд и безупречная на второй, будет брошена в огонь.

«Плевать, что сделать – лишь бы не у меня была! Смотреть нанее не могу».

На следующее утро Марья Авдотьевна, только успевшаяподняться с постели, услышала стук в окно.

– Кто в такую рань? – прокряхтела она. –Жильца моего разбудят!

Вышла на крыльцо, кутаясь в платок. Перед ней стоял ПашкаБуравин.

– Ой, Пашенька, – начала старушка и осеклась,разглядев, какое лицо у парня. – Господи, случилось что? Мать-отецздоровы? Кто избил тебя? Что молчишь, говори, ирод!

– Вот. Возьмите. – Пашка сунул ей в рукидеревянную фигурку.

– Что такое? – Марья Авдотьевна разглядела русалкуи ахнула: – За этим ты ко мне в такую рань притащился? Из-за безделки?

– Никакая! Это! Не безделка! Не знаю, что это такое, ноблизко к ней подходить не хочу! Из-за нее человек умер!

– Совсем спятил? – рассердилась старуха. –Что несешь-то, а? Или ты пьяный?

Она принюхалась. Пашка стоял перед ней с окаменевшим лицом.

– Спрячьте ее куда подальше, – тихо сказалон. – А лучше – сожгите, чтобы вреда никому от нее не было.

– Тьфу, дурак, что несешь?! Красоту такую сжигать! Даза что? Точно, пьяный!

– За то, – вдруг рявкнул Пашка, наклонившись кстарухе и глядя на нее сумасшедшими глазами, – за то, что я вчера ейжелание сказал! Хотел, чтобы одного человека на свете не стало! А вечером егоубили, вот что!

Марья Авдотьевна отшатнулась, перекрестилась. Пашка хотелчто-то добавить, но только сглотнул и бросился бежать прочь. Вслед ему по селураздался лай перебуженных собак.

Старуха положила фигурку на перила, открыла дверь в сени ичуть не вскрикнула, когда навстречу ей подалась белая фигура.

– Свет ясный, Олег Борисович! – покачала онаголовой, узнав в фигуре собственного жильца в белой пижаме. – Испугалменя! Никак Пашка, прохвост, разбудил?

– Я сам проснулся, – улыбнулся Вотчин. –Мария Авдотьевна, что это у вас? – Он показал на деревянную русалку,освещенную лучами утреннего солнца. – Интересная вещица…

– Интересная – так возьми себе. Я ее сыну Буравинойподарила, да он, видать, соврал, что непьющий. Прибежал с утра, нес ахинеювсякую… В общем, не в себе парень, сразу видать.

Олег Борисович, слышавший разговор хозяйки с гостем, покивали вежливо улыбнулся:

– Неужели можно взять? Разрешаете? Я ведь ее в Москвуувезу.

– Увози, милый, увози! Зачем она мне? Вишь, порадоватьлюдей хотела, так и то не ко двору пришелся мой подарок.

И, ворча, Марья Авдотьевна уковыляла в дом.

Вотчин протянул руку к русалке и замер – ему показалось, чтофигурка пошевелилась. Но тут же понял, что по скульптуре пробежала тень отлиствы, тронутой ветром. Он осторожно взял русалку и внимательно осмотрел, ищаинициалы мастера.

– Любопытно, любопытно, – проговорил он наконец,не отрывая взгляда от фигурки. Казалось, она тоже смотрит на него, изучает. –Значит, загадал желание, и оно исполнилось…

Прагматичному Олегу Борисовичу отчего-то стало не по себе.Он слышал голос утреннего хозяйкиного гостя, и ему показалось, что парень былтрезв.

«Надо узнать, откуда у старухи такая странная вещь».

Буравин возвращался домой, думая, что все произошедшее нужновыкинуть из головы, как страшный сон. Он так старательно уговаривал себя, чтона подходе к своему селу ему и впрямь стало казаться, что он все придумал – ивчерашнюю встречу с братьями, и собственный крик на пыльной дороге, ивозвращение домой, и даже мать, причитавшую на весь дом. А главное – русалку.Пугающую его деревянную куклу с пустыми глазницами, невесть откуда появившуюсяу глупой Марьи Авдотьевны. Только в одном ему не удавалось себя убедить, ивозбужденный голос мальчишки по-прежнему звучал у него в ушах, как будто тотстоял рядом: «Парня прирезали возле заводи!»