— А кому по силам? — она скинула его руку, подняла лицо. —Вы, как папа, твердите ту же ерунду. Лучше поцелуйте меня. Я сама не могупервая, я всё-таки барышня.

— Танечка, я не смею.

Больше они уже ни о чём не говорили, стали целоваться иопомнились, оторвались друг от друга потому, что раздался настойчивый стук вдверь.

— Я очень извиняюсь, Татьяна Михайловна, — сказал фельдшерВасильев, смущённо откашлявшись и глядя в сторону, — вам бы нужно спуститьсятуда, в палату, там опять плохо дело, Михаил Владимирыч сказал, чтобы вас нетревожить, но я решил, вы потом сильно переживать будете.

Маленький арендованный самолёт Кольта приземлился на степномаэродроме. Его ждали гвардейцы в белой с золотом униформе, в мягких жёлтыхсапожках с задранными носами. Военный оркестр сыграл «Полонез» Огинского, ПётрБорисович любил эту музыку, и было приятно, что губернатор Герман Тамерланов,живое воплощение божества Йоруба, помнит такие мелочи.

— Здравствуй, дорогой Пфа! Рад тебя видеть! — Йорубазасверкал белыми зубами, раскрыл ему свои могучие объятия, прижал к его правойладони свою левую, потом легонько стукнулся лбом о его лоб. Это было старинноеприветствие мужчин-воинов, до сих пор принятое здесь, в степи.

Выглядел Герман Ефремович великолепно. В белом свободномкостюме, невысокий, узкоглазый, с лёгкой сединой в смоляных волосах, он большепоходил на японского дипломата, чем на хозяина дикой степи, потомка древнегорода князей-завоевателей.

Семь девочек-подростков в национальных костюмах тут же, нааэродроме, исполнили для дорогого гостя старинный местный танец.

Кончалась весна. Летом в степи стояла невозможная жара, носейчас было приятно тепло и непыльно, ветер нёс свежий женственный ароматцветущих трав. Девочка лет четырнадцати поднесла Кольту местное лакомство,тонкую хрустящую лепёшку с вяленой кониной.

— Нравится? — прошептал губернатор, кивнув на девочку.

На маленьком смуглом лице светились голубые глаза сиамскойкошки. Глубокой синевой ночного неба отливали тяжёлые, длинные волосы.

В сороковых годах прошлого века в эту степь ссылали немцев иэстонцев. От смешанных браков иногда рождались дети сказочной красоты.Нордические гены вдруг проявлялись в третьем, в четвёртом поколении. Здесьможно было встретить блондинок монголоидного типа, попадались рыжие состепными, раскосыми и чёрными глазами или светлоглазые брюнетки.

— Сколько ей лет? — спросил Кольт.

— Пятнадцать. Не волнуйся, у нас женщина считаетсясовершеннолетней в четырнадцать. Ну что, принимаешь мой подарок?

Губернатор сам сел за руль огромного белого кабриолета.Машина сорвалась и полетела с бешеной скоростью. Ветер ударил в лицо таксильно, что у Кольта брызнули слёзы. Спереди и сзади мчались мотоциклисты вбело-жёлтых шлемах.

— Её зовут Тина, — закричал Тамерланов, заглушая рёв моторови свист ветра. — Мать латышка, отец местный. Она сумеет тебя развеселить, а то,я смотрю, глаза у тебя грустные.

— Спасибо, Герман. Девочка чудо, но для меня она всё-такиребёнок, а не женщина. — Петру Борисовичу тоже пришлось кричать.

— Не проблема. Найдём тебе кого-нибудь постарше.Восемнадцать лет — устроит?

— Спасибо, дорогой, — Кольт принуждённо рассмеялся. — Тыменя избалуешь, останусь тут у тебя жить.

— Милости прошу, буду рад. Ты знаешь, у меня есть всё, чтонужно человеку. Красивые дома, быстрые машины, вкусная еда, юные ласковые девы.Здесь, в степи, они особенно хороши, правда, только в юности. К тридцати ужестарухи. Ещё совсем недавно, всего лишь тысячу лет назад, раз в году, в деньлетнего солнцестояния, самую красивую девственницу приносили в жертву богуСонорху, беспощадному и капризному богу времени.

Тамерланову нравилось орать за рулём. Голос его звучал зычнои дико. Он скалил зубы и щурил узкие глаза.

Наконец он сбавил скорость. Эскорт подъехал к воротамгубернаторского дворца. Кольт заметил, что дорога от аэропорта к столице сталалучше, а ограда дворца выше.

Ворота бесшумно разошлись. За ними открылся райский сад.Цвели яблони и вишни, пальмы покачивали листьями, похожими на гигантскиеизогнутые кинжалы. Кричали павлины и попугаи, били фонтаны. Вдоль аллеи,ведущей к парадному подъезду, росли розовые кусты. Алые, белые, чайные, чёрныебутоны пахли так сильно, что воздух казался маслянистым. Все это великолепиеобслуживалось целой армией садовников. Зимы в степи были морозными, и в октябревокруг растений возводились специальные теплицы.

— И что, бог добрёл? — спросил Кольт, когда они вошли в залприёмов.

— Ещё бы! Жрецы Сонорха жили сто пятьдесят — двести лет. —Хозяин взял гостя под руку и провёл через зал приёмов в небольшую столовую.

Там был накрыт стол на две персоны. Как только они сели, избоковых дверей явились два пожилых лакея в костюмах, в бабочках и принялисьбыстро молча расставлять закуски.

— Что будешь пить? — спросил хозяин.

— А ты?

— Я пью только чистую воду. Но для тебя есть всё, чтозахочешь.

— Коньячку, пожалуй.

Пригубив коньяк за здоровье хозяина, Кольт положил в ротлимонную дольку. Есть ему почему-то совсем не хотелось. Хозяин тоже непритрагивался к закускам, пил воду мелкими глотками.

— Что же эти твои жрецы делали с бедными девочками? —спросил Кольт.

— Сам ритуал жертвоприношения так и остался тайной. Орденжрецов был закрытым, не только для простолюдинов, но и для знати. Жрецывыбирали очередную девочку, от двенадцати до четырнадцати лет, увозили её, иона исчезала. Никто не смел протестовать, люди верили в безграничное могуществожрецов. Они действительно могли вылечить любую болезнь, вызвать засуху и дождь.Мой прапрадед был одним из них.

— А прапрабабушкой была какая-нибудь из тех прекрасныхдевственниц?

Герман Ефремович весело рассмеялся и подмигнул.

— Правильно. А как ты догадался? При вступлении в орденжрецов Сонорха давался обед безбрачия, но внутри ордена никто не соблюдал этихформальностей.

— Дети жрецов тоже жили по двести лет?

— Не всегда. Смотря, какой путь они выбирали. Сто пятьдесят,а тем более двести лет — это совсем не просто. Не каждый может, но главное, некаждый хочет.

— Разве есть выбор? — тихо спросил Кольт.

— А как ты думаешь? — Тамерланов уставился на него своимиузкими глазами.