— Неужели опять будет наше отступление?

— А я слышал, наоборот, будет наступление, на нём настаиваетгенерал Брусилов, он готовит какую-то масштабную хитрую операцию, для врагасовершенно неожиданную.

Данилов тёр глаза, сдерживал зевоту, иногда начинал что-торассказывать.

— Солдатам выдают обмундирование, они возвращаются на фронтв обносках, все продают и пропивают по дороге, знают, что получат новое. Ввойсках шныряют революционные агитаторы, они оплачены немецкими деньгами.Авторитет офицеров, и вообще всякой власти, падает, армия разваливается. Какоеуж тут наступление?

Павел Николаевич служил под началом генерала Брусилова,которого недавно назначили командующим Юго-Западным фронтом. О том, чтоготовится генеральное наступление, не должен был знать никто.

Неделю назад в ставке императрица задала генералу вопрос:

— Скажите, Алексей Алексеевич, что за операцию вы тамзатеваете?

— Ваше величество, это такой большой секрет, что я заставляюсебя забыть о нём, вдруг случайно заговорю во сне?

Данилов случайно оказался свидетелем этого короткогоразговора. Он видел, как окаменело лицо её величества. Она Брусилова не любилаи таких ответов не прощала.

— Конечно, я не верю слухам, будто она немецкая шпионка, —сказал Брусилов вечером в поезде, — но вокруг Распутина шпионов полно, а она емудокладывает обо всём.

Операция, задуманная генералом Брусиловым, должна былаперевернуть весь ход войны. Она планировалась на май, но могла и вообще несостояться. Ставка колебалась, не верила брусиловскому плану. Слухирасползались, как тараканы, между тем для успеха нужна была строжайшаясекретность. Полковник Данилов знал, что в любом случае теперь раньше осени вМоскву, к Тане, вырваться не сумеет. Ему было обидно тратить драгоценное время.А врачи все болтали.

— У нас плохо поставлена разведка, не хватает аэропланов.

— Позиционная война себя изжила.

— Ну, а что вы скажете об этих пустозвонах в Думе?

— А что вы думаете о скандале с Сухомлиновым? Только вРоссии такое возможно. В военное время военного министра судят за шпионаж!

— Но говорят, уже готовится отставка нового министраПоливанова!

— Эта война погубит Россию.

— Мы воюем слишком расточительно, не бережём людей, теряемлучших.

— Англичане скоро пустят в ход какое-то совсем новое,сокрушительное оружие.

— Ого, об этом тоже пишут газеты? — полковник усмехнулся. —Испытания нового оружия держатся в строжайшей тайне.

— Об этом говорят раненые, — сказала Таня, — оружиеназывается танк. Огромная штуковина, вроде железной черепахи, если во снеприснится, умрёшь от страха. Хотите ещё чаю?

— Нет, Танечка, спасибо. Сядьте. Просто посидите рядом сомной.

— Да, вы тут посидите, а мы пойдём. — Михаил Владимировичрешительно поднялся и увёл наконец всех лишних вон из кабинета.

Таня и Данилов остались вдвоём.

Звенела и прыгала крышка кипящего чайника, от ветра изоткрытой форточки качалась штора, за дверью кто-то шаркал, кашлял.

— Говорят, её величество Алексея Алексеевича не жалует. Этоправда? — спросила Таня.

— Да, наверное, — Данилов пожал плечами. — Генерал Брусиловне принадлежит к поклонникам Распутина.

— Неужели она делит людей только по этому признаку?

— Распутин помогает её сыну. Он единственный, кому удаётсяостанавливать кровотечения. Случалось, он спасал наследнику жизнь, когда врачиговорили, что надежды нет. Возможно, этот странный мужик действительно обладаеткаким-то особенным, магическим даром.

— В гипнозе нет ничего магического. — Таня пожала плечами. —Правда, владеют им немногие. Вылечить гипнозом гемофилию, разумеется,невозможно. Распутин наследника вводит в транс. Сосуды сужаются, наступаетвременное облегчение. Так что никакой мистики. Хотя сама природа гипнотическоговоздействия пока мало изучена.

— Не хотите верить в мистику? — Данилов улыбнулся. — Хорошо,а как вам понравится такой случай? Её величество благословила АлексеяАлексеевича, дала ему эмалевый образок Николая Чудотворца. Через два дняизображение святого стёрлось, исчезло.

— Странно.

— Ещё бы. Все, кому генерал показывал образок, утверждали,что святой Николай не пожелал участвовать в неискреннем, лицемерномблагословении, и это дурной знак.

— Да, правда, мистика. Образки, которые продаются вцерковных лавках, так быстро не облезают. На паперти торгуют дешевле, но эмальстирается через пару дней. Неужели российский двор настолько обеднел, что еёвеличество благословляет командующего фронтом дешёвой лубочной подделкой? Нучто вы улыбаетесь?

— Танечка, вы так и не сказали мне, вы замуж за меняпойдёте?

Она встала, сняла чайник, потушила огонь в спиртовке,прошлась по кабинету, остановилась у тёмного окна и, глядя на своё смутноеотражение в стекле, произнесла:

— Нет.

— Михаил Владимирович уже объяснил мне, что ваше «нет»означает «да».

— Так у него и спрашивайте, если ему всё известно!

— Есть вещи, о которых я могу спросить только у вас.

— Я уже вам ответила. — Она развернулась лицом к нему. —Нет. Прежде чем звать замуж, надо хотя бы ухаживать, ну, я не знаю, видетьсячасто, в театр ходить, на каток, прогуливаться под руку по Тверскому бульвару.

— Для катка я стар. На театр и на прогулки сейчас нетвремени. Подождите, кончится война.

— Она никогда не кончится!

— Ну что вы, Танечка. — Он поднялся, подошёл к ней. — Всёкогда-нибудь кончается. Не бывает бесконечных войн.

Она уткнулась лбом ему в грудь.

— Кровь, оторванные руки, ноги, выжженные глаза, зачем этовсё? Ради чего? Сюда привозят искалеченных, отравленных газами, умирающихлюдей. Я знаю, что вы там, откуда их привозят, я не могу без вас, ПавелНиколаевич, а вы там. Простите меня, мне очень страшно. Никому, даже папе, я нескажу то, что говорю вам сейчас. Я чувствую, не кончится эта война. Будет ещёхуже, страшней. Нечто такое есть в воздухе, опасное, грубое, совсем чужое.

— Что с вами, Танечка? — он погладил её по голове. — Выпросто устали, ночами не спите, не надо бы вам здесь работать, рано ещё вамвидеть всё это, да и не по силам.