Ответом послужила тишина.

– Богдан, вы здесь?

Ни малейшего шороха.

– Господин Ломейко, отзовитесь, – надрывалась я.

Но хозяин не торопился встретить гостью. Преодолевая страх,я пошла по коридору, заглядывая по дороге в разные комнаты.

Первой оказалась кухня. Четырехконфорочная чугунная плита с«крылышками» занимала большую часть пространства. Надо же, оказывается, этимонстры с надписью «Газоаппарат» еще служат людям, когда-то и у нас с бабушкойимелся подобный очаг. Затем ноги привели меня в спальню. Ветхие занавески наокне, узкая железная кровать, покрытая рваным гобеленовым покрывалом, тумбочкаи трехстворчатый гардероб – ноу-хау советской мебельной промышленности образцапятидесятых годов прошлого века. Следующей была гостиная, в которой можно былоснимать сериал типа «Московская сага». Здоровенный черный кожаный диван сдеревянной полочкой, шесть венских стульев, дубовый квадратный стол исовершенно пустой буфет.

Я отступила к входной двери: квартира выглядела нежилой, ипахло в ней тленом. Телефон обнаружился у двери туалета, допотопный черныйаппарат стоял на специальной полочке, а под ней валялась тряпочка, я нагнуласьи пришла в крайнее изумление. Меньше всего ожидала увидеть в грязной нежилойноре шейный платок от «Гермес» стоимостью в пятьсот баксов. Я подняла находку,сунула ее в карман куртки, сняла трубку и набрала номер Ивана.

– Свиридов слушает.

– У тебя есть определитель номера?

– Обижаешь.

– Глянь, откуда я звоню.

– Э… э… от этого Ломейко.

– Хорошо, спасибо, – ответила я и вышла на лестницу.

Надо порасспрашивать соседей. Кто-то ведь платит за телефон,иначе бы его отключили! Значит, здесь живут.

Из квартиры, расположенной напротив жилища Богдана,высунулась смуглая раскосая женщина, похоже, вьетнамка.

– Чирик-чирик-чирик? – настороженно сказала она.

– Здравствуйте, – сказала я.

– Пливета, – ответила иностранка.

– Где ваш сосед?

– Не знаю.

– Давно его видели?

– Не знаю.

– Вы с Богданом знакомы?

– Не знаю, – тупо твердила вьетнамка, не забывая постоянноулыбаться, – мой не говоли, моя не понимай!

То ли женщина и в самом деле не владела русским языком, толи она прикидывалась, я так и не поняла. Мои попытки объясниться с нейпо-французски тоже потерпели крах, пришлось несолоно хлебавши спускаться ниже.

Через полчаса мне стало ясно: здание населяют выходцы изАзии, одни женщины, все не способные к общению. Испытывая глубочайшееразочарование, я позвонила в квартиру, расположенную у выхода из подъезда.

– Ща вломлю, – заревели из-за створки, и на пороге возникмужик, одетый в чудовищно грязный спортивный костюм.

Я взвизгнула и отшатнулась, в руках мордоворот держалздоровенный тесак.

– Ты кто? – хрипло спросил он и воткнул нож в косяк.

– Даша, – представилась я, – Васильева.

– Не боись, – хмуро заявил хозяин, – не трону! Думал, бабамоя, сука, назад приперла! Стерва! Дрянь! Пусть только заявится! Не жить ей!Тебе чего?

– Извините, – залепетала я, – в какую квартиру ни позвоню,никто по-русски не понимает.

– Врут, суки, – скривился мужик, – на базаре расчудесноторгуют, лопочут по-нашенски. Просто прикидываются. Тебе чего? Ищешь кого?

– Да. Богдана Ломейко.

Мужик начал скрести затылок грязной рукой.

– Богдана? – произнес он.

– Да.

– Соседа с верхнего этажа!

– Его самого.

– Тю! Так он когда еще помер!

– Богдан умер?

– Ну!

– Давно?

Дядька снова начал орудовать лапой в волосах.

– И не вспомню… Давно… хотя! Стой! Мы с Нинкой тогда свадьбуиграть собирались, она всегда сукой была, подавай ей пир на весь мир!Родственников армия, голытьба из деревни, охота на дармовщинку ханку жрать,итит их мать в сапоги! А меня тогда с автобазы пинком под зад турнули. Михалыч,пидор, настучал про левую ездку!

Я терпеливо ждала, пока мужик доберется до сути, а тот особоне спешил.

– Нинка, б…, ох, извини, с языка слетело, только как ее ещеназвать? Б… и есть! И мамаша ее такая же, хорошо, скоро померла, сучара!Подняли визг! Свадьбу им! В кафе! С музыкой! Ну я и пошел к Богдану, он хорошозарабатывал, на мусорке ездил, всегда заначку имел. Богдашка нежадный, дал мнетугрики без расписки. Отшумели мы свадьбу, я все долг ему отдать не мог. Заходил,правда, часто и извинялся, а Богдашка только руками махал:

«Не бзди, мне не к спеху!»

А потом и говорит:

«Слышь, Вовка, у нас место освободилось, хочешь, пошепчусь,и тебя возьмут? Со мной расплатишься и сам из жопы вылезешь!»

Я чуть его целовать не кинулся! На мусорке ездить! Вотудача!

– Работа водителем мусоровоза считается хорошей службой? –изумилась я.

– Дура ты, – снисходительно усмехнулся Вовка, – без блататуда не пролезть. Только своих берут! Чужому даже зариться неча. Хорошие людипо нескольку лет места ждут, да зря, никто оттуда не уходит.

– Что же такого привлекательного в перевозке бачков? Грязнаяработа, хлеб доставлять, на мой взгляд, приятней. Или троллейбус водить, –продолжала недоумевать я.

– Все бабы идиотки, – оскалился Вовка, – оклад хороший, ивозможности! На свалке знаешь чего делают?

– Нет.