Я улыбалась бесконечным вспышкам и с бешеной скоростьюворочала мозгами. Кто-то ему это сказал. Кто-то, кому стоило бы сперва подумать.Некоторых сидхе действительно пугала моя смертность, моя смешанная кровь, онидумали, что, взойдя на трон, я их погублю. Что моя смертная кровь лишит ихбессмертия. Это стало мотивом для как минимум одной, если не двух последнихпопыток убить меня. Целый дом сидхе и глава другого дома были сейчас подарестом в ожидании приговора. Никто не обговаривал со мной, что отвечать наподобный вопрос, поскольку никому и присниться не могло, что кто-то из сидхеили малых фейри осмелится хотя бы намекнуть об этом прессе.

Я отважилась сказать полуправду.

– Среди вельмож есть такие, кто считает мою смешаннуюкровь недостатком. Но расисты существуют везде, мистер...

– О'Коннел, – представился он.

– ...мистер О'Коннел, – закончила я.

– Так вы считаете это проявлением расизма?

Мэдлин попыталась остановить меня, но я ответила, потому чтохотела знать, как много ему известно.

– А что это, если не расизм, мистер О'Коннел? Им ненравится мысль, что какая-то грязная полукровка займет трон.

Если он теперь продолжит развивать тему, то будет выглядетьрасистом. Репортер из "Чикаго трибюн" не может позволить себевыглядеть расистом.

– Это некрасивое обвинение, – сказал он.

– Да, – согласилась я. – Некрасивое.

Мэдлин вмешалась в наш диалог:

– Нам нужно двигаться дальше. Следующий вопрос.

Она указала на кого-то другого, немного нетерпеливо, но, вобщем, она действовала правильно. Нам нужно было сменить тему. Хотя средидругих тем были не менее болезненные.

– Правда ли, что полисмена чарами вынудили выстрелить ввас, принцесса Мередит?

Вопрос пришел от мужчины в первом ряду – смутно знакомого,как многие, кто часто мелькает на экране.

Сидхе не лгут. Наш национальный спорт – умение говоритьоколичностями. В принципе лгать мы можем, но тем самым навлекаем на себяпроклятие. Когда-то за ложь изгоняли из волшебной страны. Правильным ответом навопрос репортера было бы "да", но мне не хотелось так отвечать. Такчто я попыталась увильнуть.

– Бросьте вы эту "принцессу", парни. Я тригода работала детективом в Лос-Анджелесе и как-то поотвыкла от титулов.

Мне очень хотелось избежать вопроса о том, кто наложил чарына полицейского. Это было частью попытки дворцового переворота. Нам ужасно нехотелось признавать, что вельможа-сидхе заставил одного из охранявших меняполицейских напасть на меня.

Мэдлин превосходно поняла намек и вызвала нового репортера.

– Здесь сегодня настоящий парад бойцов сидхе, прин...Мередит. – Женщина улыбнулась, опустив титул. Я так и думала, что это импонравится. А мне не нужен был титул, чтобы помнить, кто я такая. – Выувеличили охрану из опасения за свою безопасность?

– Да, – ответила я, и Мэдлин кивнула следующему.

Это был другой репортер, но он вернулся к больному вопросу.

– Что заставило полицейского выстрелить в вас, Мередит?Чары?

Я тянула паузу, пытаясь придумать ответ, но тут Дойл оставилсвое место и подошел ко мне. Он наклонился к микрофону, весь словно чернаястатуя, вырезанная из одного куска мрамора: черный деловой костюм, чернаярубашка с высоким воротничком, туфли, даже галстук – все одной и той же невообразимойчерноты.

– Можно мне ответить на этот вопрос, принцесса Мередит?

По краям его ушей от мочек до острых верхушек сиялимногочисленные серебряные сережки-гвоздики. Вопреки убеждениям всяких тампсевдоэльфов с хрящевыми имплантатами в ушах острые уши Дойла выдавали егонизкое происхождение, смешанную кровь, как у меня. Длиннющие черные волосыДойла запросто могли бы скрыть его "уродство", но он почти никогда ктакой уловке не прибегал. Сегодня волосы были собраны в обычную его косу.Маленький алмаз в мочке уха блестел прямо у моей щеки.

Почти все его оружие было также монохромно, как и одежда,так что разглядеть ножи и пистолеты, черные на черном, было нелегко. Он былМраком королевы, ее убийцей на побегушках больше тысячи лет. А теперь он мой.

Я постаралась удержать на лице такое же непроницаемоевыражение, как у Дойла, и не выдать облегчения.

– Прошу, прошу, – сказала я.

Он наклонился к установленному передо мной микрофону.

– Вчерашнее покушение на жизнь принцессы ещерасследуется. Прошу прощения, но ряд деталей пока нельзя обсуждатьпублично. – Его низкий голос резонировал в микрофоне. Я заметила, какнекоторые журналистки вздрогнули, и вздрогнули не от страха. До сих пор я незнала, что у него хороший голос для микрофона. Дойл, как и Холод, еще никогдане говорил на микрофон, но его это в отличие от Холода не смущало. Его вообщемало что смущало. Он был Мрак, а мрак нас не боится, это мы боимся мрака.

– Что вы можете рассказать нам о попыткеубийства? – спросил другой репортер.

Я не совсем поняла, к кому из нас был обращен вопрос. Глазаэтого репортера скрывали темные очки, но я поклялась бы, что чувствую на себеего взгляд. Я наклонилась к микрофону:

– Немногое, к сожалению. Как сказал Дойл, дело ещерасследуется.

– Знаете ли вы, кто организовал покушение?

Дойл опять наклонился к микрофону.

– Прошу прощения, леди и джентльмены, но если выстанете упорствовать в вопросах, на которые мы не можем отвечать из опасенияпомешать внутреннему расследованию, пресс-конференцию придется закрыть.

Дойл хорошо повернул дело, вот только употребил неудачноеслово: "внутреннее".

– Значит, это кто-то из сидхе околдовалполицейского? – крикнула какая-то женщина.

Черт, подумала я.

Дойл заварил эту кашу, он же и попытался все уладить.

– Сказав "внутреннее расследование", я имел ввиду, что оно касается принцессы Мередит, потенциальной наследницы тронакоролевы Андаис. Вряд ли какое-то еще дело могло бы с таким же правом считатьсявнутренним, особенно для тех из нас, кто принадлежит принцессе.

Он нарочно попытался переключить их внимание на моюсексуальную жизнь. Гораздо менее опасная материя.

Мэдлин посодействовала ему, выбрав следующим репортераодного из таблоидов. Если кто и ухватится за тему секса вместо внутреннейполитики, то именно таблоиды. Наживку заглотили.

– Что вы подразумеваете, говоря, что вы принадлежитепринцессе?

Дойл наклонился ниже, прикоснувшись ко мне плечом. Оченьнежно и очень выразительно. Наверное, его жест привлек бы больше внимания, еслибы не наш с Холодом недавний поцелуй, но Дойл знал, как обращаться с прессой.Надо начинать понемножку, оставляя себе место для маневра. Он начал учитьсяобщению с репортерами только в последние недели, но, как и во всем, училсябыстро и хорошо.