Полоска желтого света под дверью пресеклась двумя темнымитенями. Человек остановился за дверью.

Алька пыталась закричать, но панический страх залил роттеплым жирным бульоном, запечатав его, будто воском, и Алька могла толькосудорожно дышать носом. Ни один звук не рождался в ее горле.

Дверь открылась вполне обыденно, даже не скрипнув, ичеловек, зашедший в комнату, первым делом включил свет. Алька зажмурилась, нотут же открыла глаза – с закрытыми было совсем жутко.

Свет внес свои коррективы в окружающую действительность.Правда, небольшие. Все оказалось почти так, как увиделось Альке в темноте. Воттолько ковры были не темными, а обычными старыми настенными коврами снепременным геометрическим и растительным узором, ярким, как крылья бабочки. Вуглу комнаты стоял вполне современный комод, а возле него – столик на однойножке, на котором пузато отсвечивала стеклянная ваза. Из вазы торчалискусственный подсолнух. Два стула под книжной полкой отчего-то не стояли, алежали на боку, и с ее места Альке было видно, что ножки покрывает толстый слойпыли. Без всякого сомнения, это была не квартира, а дом, и если не считатьотсутствия окон и чрезмерного пристрастия хозяина жилища к коврам, всеостальное вокруг Альки было совершенно обыденным. Но от этой обыденности ейстало страшнее, чем если бы она очутилась в каменном мешке с пропастьюпосередине.

И человек, который зашел в комнату, тоже был обыкновенным.Теперь, когда она могла как следует рассмотреть его, стало понятно, что емуоколо двадцати с небольшим. Отросшие темные волосы были по-женски перехваченынадо лбом ободком, и Алька подумала с ненавистью и страхом, что он отрастил ихнарочно, чтобы попадать в образ «парня-с-гитарой», хотя на самом деле они емумешают. В его лице нельзя было зацепиться ни за одну черту, так все было соразмернои правильно: и ровный прямой нос, и аккуратно собранные под носом розовые губы,и лоб безупречно отмеренной высоты… Словно кто-то с циркулем и линейкой собиралэто лицо, подгоняя все его части друг под друга, и тщательность мастеракаким-то образом передалась его творению.

От него веяло правильностью, а еще опрятностью иаккуратностью. Не осталось никакой небрежности, размашистости движений, и былостранно вспоминать, что этот самый человек вскидывал голову, чтобы красиворазлетелась челка, и смеялся над глупыми Викиными шуточками, похлопывая себя поколенке.

Альке почудилось что-то неуловимо знакомое в его лице, но ейбыло не до того, чтобы сравнивать его с известными актерами. Он немного постоялвозле двери, глядя на нее, затем подошел к книжной полке, поднял один изстульев, поставил неподалеку от ее кушетки и уселся задом наперед,облокотившись подбородком на спинку. Губы он вытянул трубочкой и принялсяразглядывать Альку.

Она вжалась спиной в кушетку в тщетной и бессмысленнойпопытке избежать его взгляда. В нем отражалось удовлетворение хорошо поевшегочеловека, который рассматривает многообещающий десерт и выжидает время, чтобыприступить к нему.

– Как тебя зовут? – спросил он, приветливо, почтиласково улыбнувшись.

Алька почувствовала, что откуда-то из глубины в нейподнимается смех, и ей стоило больших трудов сдержать его. Смех распирал ее, иона ощутила, как задергалось веко под левым глазом, хохоча по-своему. «Как тебязовут!» Удачное начало для знакомства.

– Ну так как? Скажи.

– Алла, – выговорила она, задавив истерику, и самауслышала, что шепчет, а не говорит.

– Алла… – Он нахмурился. – Нехорошее имя.Неправильное. Придумаем другое.

Он встал, наклонился к ней, и, прежде чем Алька успелапонять, что ее ждет, и испугаться, потрепал ее по щеке. Она дернулась с такойсилой, что кушетка под ней пошатнулась.

– Фу! Нельзя! Глупая девочка!

Алька застыла, боясь даже сглотнуть.

– Будешь других ловить, поняла? Будешь со мной бегать,охотиться… Раз схватишь, второй вцепишься, а там уже и полегче пойдет…

Она не понимала, о чем он говорит, но выражение его лицапугало ее больше, чем бессмысленные слова, в которых она чувствовала угрозу.Глаза у него поплыли, на губах появилась полуулыбка, и пальцами он начал делатьстранные жесты: что-то скручивать, растягивать, теребить. Он снова провелладонью по ее щеке, и она ощутила влажность его вспотевшей руки. Алька лежала,не шелохнувшись, чувствуя себя как человек, по которому ползет гадюка илидругая ядовитая тварь вроде скорпиона.

– А, вот что! – озабоченно сказал парень, когдапальцы его коснулись воротника Алькиной рубашки. – Это лишнее. Не нужно,один вред!

Он встал и быстро вышел из комнаты, не забыв выключить свет.

Как только дверь за ним закрылась, Алька обессиленно закрылаглаза. Детская надежда на то, что все это – только кошмар, и когда онапроснется, все закончится, жила в ней недолго – не больше нескольких секунд.Затем нос уловил те же запахи, что она почувствовала после того, как очнулась,и здравый смысл приказал ей прийти в себя.

«Это не сон, не кошмар. Он больной, он убийца! Господи, какстрашно он убил Вику…»

При воспоминании о смерти Вики Алька почувствовала, что еепарализует от ужаса, и прикусила губу. Боль привела ее в себя. Сейчас нельзябыло позволять себе терять силы и впадать в шок. Она успеет сделать это потом,когда выберется отсюда. Если выберется.

«Он больной, он убийца, но он всего лишь человек, –сказала себе Алька. – Всего лишь человек! Человек!» Она повторила этонесколько раз, и полуобморочная слабость отступила. Да, он человек, и она унего в плену. Он хитер, изобретателен, очень жесток, но раз он не убил ее досих пор, значит, она ему для чего-то нужна.

Заблокировав ту часть воображения, которая рисовалаубедительные картины – для чего именно она может быть ему нужна, – Алькавспомнила «Артемиду», из которой она убежала, и заставила себя думать, чтовыбраться отсюда будет ненамного сложнее. «Там была охрана, здесь он один». Онапрекрасно осознавала сомнительность этого утешения, но времени размышлять ипредаваться панике у нее оставалось все меньше: этот человек ушел с какой-тоцелью, и он собирается вернуться. Нужно успеть сделать то, что она хочет, доего прихода.

Алька принялась раскачивать кушетку: влево-вправо,влево-вправо… Ее попытки сильно осложняло то, что кушетка стояла очень близко кстене. Алька постаралась как можно дальше выставить ближний к стенке локоть,хотя кожу на запястьях ожгло от боли, и продолжила раскачиваться, упираясь встену локтем.

«Свалить! Кушетку! Свалить! Кушетку!» – выдыхала она просебя на каждый толчок.

Однако кушетка стояла прочно, и амплитуда движений Алькибыла слишком невелика, чтобы у нее что-то получилось. «Но я же почти опрокинулаее! Когда он дотронулся до меня, я почти опрокинула ее!»

Воспоминание о его прикосновении придало ей сил, и,застонав, она дернулась так, что кушетка и впрямь накренилась, а затем рухнула.Альку больно ударило о пол, но толстый ковер смягчил удар, и она застыла внелепейшей позе: привязанная к кушетке, стоящей на боку. Веревка впилась втело, и Алька сжала зубы, чтобы не закричать.