Судя по всему, он выписал свою женщину из Измира, чтобы неоставаться совсем одному. Мне это чувство знакомо. Я долгое время жил водиночестве в сибирском городке. Иногда хотелось волком выть. Вот он правильнои рассудил: лучше ее к себе выписать. И как все здорово продумал! Ну, кто будетискать ее в Измире, потом в Стамбуле, Париже, Бордо. Если бы не ее ошибка, я бырешил, что Лабуэр — это название блюда или какой-нибудь крем для волос. Иникогда бы сюда не приехал.

Днем мы прогуливаемся по Бордо, потом берем автомобиль иедем в Лабуэр. Городок, как я и предполагал, оказывается совсем небольшим. Сашаужасно довольна нашей поездкой, все время хватает меня за нос, трогает моюлевую кисть, сокрушаясь, что «она ненастоящая». Лабуэр нам в общем-топонравился, и мы решаем, что завтра переберемся сюда и снимем маленькуюквартирку на месяц. Я, правда, хотел снять две квартирки, но этого никак нельзябыло делать по соображениям безопасности. Появление столь странной парочки вгороде, да еще и снявшей две отдельные квартиры, будет темой для разговоровжителей Лабуэра. А это чревато нашим немедленным провалом, так как Касимов,если он, конечно, живет здесь, сразу поймет, кто и зачем приехал. Поздно ночьюя звоню в Москву. И снова почти сразу трубку поднимает «владелец скотобойни».

— Слушаю.

— Звоню, как договорились, — докладываю я. — Приехали воФранцию. Пока ничего конкретного нет.

А слышимость такая, будто он рядом. Если бы я сам ему незвонил, был бы уверен, что он сидит в соседней комнате.

— Долго тянете, — брезгливо говорит он, словно я взялсяочистить от мусора его подъезд.

— Я работаю, — отвечаю сухо. — Как найду, сразу сообщу вам.

— Помощь не нужна?

— Нет. Я вполне справлюсь.

— А как девочка, работает, старается? — спрашивает онкаким-то мерзким, похабным тоном, словно намекая, что я могу еще и получатьудовольствие.

— Работает, — отвечаю и сразу отключаюсь, чтобы ненаговорить гадостей.

Утром следующего дня мы направляемся в Лабуэр. Квартиру стремя спальнями находим довольно быстро, почти в самом центре, недалеко отместного католического храма. Квартира большая, светлая, хорошая. Две спальнинаходятся наверху, на втором этаже. Третья спальня и гостиная — на первом.Конечно, туалеты к каждой спальне, кухня, оборудованная всем необходимым. Когдамы поднимаемся наверх и начинаем осматривать спальные комнаты, Саша заявляет,что одна из них ей очень понравилась и она будет жить в ней. Мы, конечно,соглашаемся. Но представьте себе мое состояние, когда она, осматривая вторуюспальню, вдруг удивленно спросила:

— Мама, а почему здесь только одна кровать?

Очевидно, Надежда тоже удивилась:

— Что тебя смущает? Это будет моя спальня.

— А где будет спать дядя Леша? — спрашивает та проказница.

— Внизу, — поясняет мать, — в другой спальне.

— А почему в другой? — не отстает девочка и тут же поясняетсвою позицию: — Муж и жена всегда спят в одной спальне. Вы разве не муж и жена?

Представляете? Я чуть не поперхнулся. Осторожно вышел изкомнаты, предоставив ее матери самой разбираться с дочерью в этом деликатномвопросе.

Вечером, когда мы уже разместились и я смотрел телевизор, сидяв гостиной на диване, спустилась Надежда. Молча села в кресло передтелевизором. Очевидно, ей было интереснее, чем мне, она ведь знала французский.Вообще-то это удивительное дело — знать другие языки. Чувствуешь, будто в тебесидят несколько человек: столько людей, сколько языков. Это так здорово —понимать людей других национальностей. И так глупо, что я не учил их в детстве.

Мы долго сидим перед телевизором. Потом она меня спрашивает:

— Те, кого мы ищем, находятся в Лабуэре?

— Да, по-моему, здесь. Не знаю, где точно. Завтра начнемрозыски. Нам нужно говорить всем, что приехали из Латвии. Понимаешь? Из Латвии.

К этому времени мы уже перешли на «ты». Это получилоськак-то незаметно, само собой.

— Ты осознаешь, что с нами ребенок?

— При чем тут девочка?

— Она все видит и многое понимает. Если ты сам… словом, еслиты решишься пойти на убийство, она может это почувствовать. Дети в такихслучаях очень чувствительны.

— Нет, — отвечаю, — самому мне убивать никого не нужно.Просто я позвоню в Москву.

Но она смотрит на меня таким взглядом, словно я уже убилкого-то на глазах ее дочери. Потом встает и уходит к себе.

Ночью я иду в ванную. Снимаю свою левую кисть, положив еерядом, долго смотрю на культю. Почему все так получилось? Как я радовался,когда у нас родился мальчик. Казалось, все будет хорошо. Будь проклятАфганистан, будь прокляты все войны на свете. Разве я хотел быть таким. Таким!Вот с этим изуродованным обрубком руки. Я сижу в ванне и вдруг чувствую, чтосейчас заплачу. Просто разревусь, как голый болван. Ведь все могло быть совсеминаче. И такая девочка, как Саша, могла быть моей дочерью. А такая, как Надя, —моей женой.

Плакать, конечно, я не стал. Ни к чему все это. И Афганистанвспоминать не нужно. Мало ли людей становятся инвалидами. Некоторым везет ещеменьше, возвращаются с войны без обеих ног или слепые, глухие, парализованные.Просто мне не повезло, так сказать, комплексно. Сначала ранение, потомнеприятности с женой, которая действительно оказалась законченной стервой. И,наконец, моя нынешняя профессия. В книгах и в кино инвалиды возвращаются кнормальной жизни, становятся героями труда, даже войны, как Мересьев. Хотя этобыло и на самом деле. Но мне не повезло комплексно. Кроме войны, на которойменя ранили, и плохой жены, от которой я ушел, моя судьба еще совпала сразвалом страны. Ну кому был нужен однорукий инвалид? Да, в бывшем СоветскомСоюзе за мои награды меня бы избрали в разные президиумы, дали бы хорошуюработу, постоянно ставили бы в пример. А в таком бардаке, какой был в России вначале девяностых, я мог только побираться на помойке, а мои медали и орденакое-кто советовал мне засунуть сами знаете куда.

Тот самый третий вариант. Либо становись героем, либоспивайся и погибай. Я стал убийцей, доказав, что в жизни бывает третий вариант.Убийцей с одной рукой.

На следующее утро мы отправились гулять по городку. Нужносказать, с самого начала я, конечно же, был против присутствия девочки. Ногде-то в душе, где-то глубоко, на уровне подсознания, я знал, что ребенок можетпригодиться. Мне было очень стыдно за эти мысли, вообще за подобное отношение кСаше. Но я был профессиональный киллер. И знал, что самое лучшее прикрытие дляубийцы — это милая семья, состоящая из папы, мамы и дочки. Единственное, за чемнужно было следить, чтобы мы не говорили слишком громко, это могло привлечьвнимание наивных французских провинциалов.