После натянутой паузы Кэти покачала головой:

— Ничего, правда. Просто я слегка удивлена тем, что это былосделано, а я об этом ничего не знала.

— Так уж получилось. Я думал, что отец рассказал тебе, а он,очевидно, предположил, что ты уже знаешь.

Руки Кэти задрожали, когда она отставила тарелку в сторону.

— Падре Грегорио необходимо встретиться со мной, с нами, яимею в виду, прежде чем он обвенчает нас? — спросила она.

— Да.

Рамон закурил сигару, затем откинулся на стуле, внимательноизучая сидящую напротив него Кэти.

Она нервно провела рукой по золотистым волосам, убираянесуществующие пряди.

— Пожалуйста, прекрати на меня так смотреть. Рамон кивнулофицианту, требуя счет.

— Очень трудно не смотреть на тебя, Кэти. Ты так прекрасна.И так напугана.

Он сказал это так холодно, что только спустя какое-то времяКэти поняла, что расслышала его правильно. Она хотела ответить что-то нежноеили строптивое, но не нашлась вовремя. Рамон уже положил деньги на стол, встали подошел к ней, чтобы помочь ей подняться.

Не говоря ни слова, они вышли в черную бархатную ночь,сверкающую звездами, и пересекли пустынную площадь. После жаркогопослеполуденного солнца вечерний легкий ветерок казался на удивление прохладными нахально раздувал подол бирюзового платья Кэти. Она дрожала, но не столько отхолода, сколько от нахлынувших эмоций. Рамон снял пиджак и укутал ее.

Когда они проходили мимо старинной испанской церкви, в ееголове прозвучали слова Рамона: «Здесь мы будем венчаться».

Возможно, что через две недели она выйдет из этих дверейновобрачной.

Так уже было однажды. Но тогда это был огромный готическийсобор, около которого выстроилась шеренга лимузинов, перекрывшая субботнеедвижение. Дэвид стоял на ступеньках в лучах солнца рядом с юной женой, афотографы все время делали снимки. Он был в роскошном смокинге, а она визумительном белом платье и вуали. Затем они пробирались сквозь толпу друзей ипросто зевак и смеялись, когда их осыпали градом риса. Дэвид был так красив, иона так любила его в тот день! Она чертовски сильно любила его!

Кэти шла рядом с Рамоном вниз по узкой деревенской дороге.Неярко светились окна домов. Внезапно она вспомнила то, что, как ей казалось,она давно похоронила в своей памяти.

Все шесть месяцев их брака Дэвид держал ее в состояниипостоянного унижения, а позже и страха. Даже во время их короткой помолвки Кэтиизредка ловила его заинтересованные взгляды на других женщин, но это было всеголишь несколько раз, и она попыталась укротить свою болезненную ревность, говорясебе, что это только взгляды и не больше. Она считала, что на самом деле онникогда не изменит ей.

Через два месяца после свадьбы Кэти наконец-то заговорила,она была слишком задета, чтобы промолчать. Они были на официальном приеме длячленов Ассоциации адвокатов Миссури, на котором Дэвид не отходил оточаровательной жены выдающегося адвоката из Канзас-Сити.

Их флирт начался во время коктейля до обеда, развивался,когда они сидели рядом за столом, и полностью расцвел во время танцев. Вскорепосле этого они исчезли примерно на полтора часа, и Кэти осталась в окружениисочувствующих знакомых и кипящего от ярости супруга этой женщины.

Когда они с Дэвидом вернулись домой, Кэти пылала отнегодования. Дэвид слушал ее возмущенные излияния, полные слез, а его рукасжималась и разжималась, но только четыре месяца спустя Кэти обнаружила, чтопредвещали эти конвульсивные движения.

Закончив свою речь, она ожидала от него или заверений в том,что он не делал ничего дурного, или оправданий. Вместо этого он встал, окинулее презрительным взглядом и отправился спать.

Его месть началась на следующий день. Ее суровое обращениебыло встречено с утонченной бессердечностью. Казалось, он давал понять, чтопросто терпит ее нежелательное присутствие в своей жизни. Существование Кэтистало настоящей пыткой.

Он критиковал, а он умел это делать, — на Кэти обрушилсяград болезненных уколов.

«Плиссированные юбки делают твои широкие бедра еще шире», —беспристрастно замечал он. Кэти возражала, что у нее не широкие бедра, нозаписалась на аэробику только лишь для того, чтобы быть уверенной в этом.

«Если ты пострижешься покороче, твой подбородок не будетказаться таким выступающим». Кэти говорила, что до сих пор ее подбородок всемнравился, но сделала стрижку покороче.

«Если ты будешь поднимать вверх колени, твой зад не будеттак покачиваться при ходьбе». Кэти поднимала колени, но чувствовала, что всеравно «покачивается».

Его глаза следовали за ней повсюду, выискивая малейшиенедостатки, пока Кэти не стала настолько неловкой, что не могла пройти покомнате, чтобы не удариться о стол. Это тоже стало предметом его колкостей.Подгоревшее блюдо, куртка, которую она забыла отдать в чистку, пыль, которуюона не вытерла с верхней книжной полки…

— Некоторые женщины в состоянии делать карьеру и при этомсодержать дом в чистоте, — заметил Дэвид однажды вечером, когда она чистилапылесосом кресло. — Очевидно, ты не из них. Тебе придется оставить работу.

Оглядываясь назад, Кэти не могла поверить, как просто онманипулировал ею. В течение двух недель Дэвид «работал допоздна в офисе». Когдаже он бывал дома, то полностью игнорировал ее. Если он все же заговаривал сней, то говорил с холодной насмешкой или вежливым сарказмом.

Кэти неоднократно, всеми способами, какие могла придумать,пыталась прекратить их ссоры, но Дэвид наблюдал за ее усилиями с холоднымпрезрением. За две недели он умудрился довести ее до истеричного состояния изаставил поверить, что она неуклюжая, глупая и неспособная. А ей шел толькодвадцать первый год, и она как раз окончила университет, была напичканнойзнаниями и наивной, в то время как Дэвид был на девять лет старше ее,разбирался в психологии и в женщинах.

Мысль о том, чтобы оставить работу, привела ее в ужас.

— Но я люблю свою работу, — сказала она, и слезы потекли поее щекам.

— А я-то полагал, что ты любишь своего мужа, — холодновозразил Дэвид.

Он посмотрел на ее руки, лихорадочно мечущиеся по столу.

— Мне очень нравится эта ваза, — оскорбительно протянул он.— Отодвинь-ка ее, пока ты ее не опрокинула.

— Я не собираюсь ее опрокидывать, — взорвалась Кэти, рыдая,и в ярости немедленно смахнула со стола дорогую хрустальную вазу.