Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раздраженный голос лорда Марчмэна заставил ее снова обратитьна него внимание:
– Ну как, вы будете ловить или вы так испугались, чтопредпочитаете просто сидеть и смотреть, как это делаю я? Элизабет в ужасевсплеснула руками:
– Господи, сэр, да я не умею ловить рыбу!
– Сидеть вы умеете? – спросил он, и Элизабет показалось, чтов голосе его прозвучало нечто похожее на сарказм. Элизабет опустила ресницы.
– Конечно, я умею сидеть, – гордо заявила она, делая вид,что не замечает насмешки. – Сидение – вполне подходящее занятие для женщины, норыбалка, на мой взгляд, не женское дело. Однако мне доставит превеликоенаслаждение наблюдать за вами.
В последующие два часа она сидела рядом с ним на большомвалуне и жаловалась, как жестко на нем сидеть, как ярко светит солнце, и какойсырой воздух, а когда поводы для жалоб истощились, начала терзать его слухсамой глупой и бессмысленной болтовней, на какую была способна, бросая в водукамни и распугивая рыбу на несколько миль вокруг.
Когда же, несмотря на все ее усилия, лорду Марчмэну все жеудалось подцепить одну, она спрыгнула с камня и в ужасе отбежала на несколькошагов.
– Вы… вы делаете ей больно! – закричала она, когда он сталвытаскивать у нее изо рта крючок.
– Больно? Кому, рыбе? – не веря своим ушам, переспросил он.
– Да!
– Чушь какая! – сказал он, посмотрев на нее, как насумасшедшую, и выбросил рыбу на берег.
– Она не сможет здесь дышать, говорят вам! – взвылаЭлизабет, не отрывая жалостливого взгляда от бьющейся рыбы.
– А ей и не нужно дышать, – усмехнулся Джон. – Мы съедим ееза ленчем.
– Уж я-то точно не приму в этом участия! – Элизабет смотрелана него, как на хладнокровного убийцу.
– Леди Кэмерон, – довольно резко спросил он, – должен ли яповерить, что вы никогда в жизни не ели рыбу?
– Ну, ела, конечно.
– И откуда, по-вашему, берется та рыба, которую вы едите?
– Ну, она берется из красивой корзинки, куда ее кладут,завернув в чистую бумагу, – ответила Элизабет, опасаясь, что перебарщивает.
– Но надеюсь, вы не думаете, что она родилась в этой чистойбумаге? – ответил он, восхитив ее своим терпением и тем, что наконец заговорилс ней тем тоном, которого она заслуживала. Ей было нелегко скрывать своюрастущую симпатию к этому человеку, который отнюдь не был ни дураком, нимямлей, как ей показалось сначала.
– Так где же, по-вашему, находилась рыба прежде, чем попалав этот ваш сверток? – повторил он. – Откуда она вообще берется на рынке?
Элизабет еще раз сочувственно посмотрела на рыбу, потомнадменно вскинула голову и окатила его ледяным презрением.
– Полагаю, ее ловят сетями или еще каким-нибудь способом, ноя совершенно уверена, что не таким образом, как это делаете вы.
– Каким образом я ее ловлю? – грозно спросил он.
– Таким! Вы шпионите за ней в ее маленьком речном домике,заманиваете ее, – цепляете на крючок эту несчастную мушку, а потом, когдаловушка срабатывает, вы отрываете бедную рыбку от семьи и бросаете ее на берегумирать. Это негуманно! – закончила она и возмущенно тряхнула юбками.
Лорд Марчмэн слушал ее, недоверчиво хмуря брови, потомпокачал головой, будто пытаясь что-то прояснить для себя. Через несколько минутон предложил вернуться в дом.
По дороге Элизабет заставила его нести корзинку с другойстороны от себя, но видя, что его это не особенно затруднило, потребовала,чтобы он нес ее на вытянутой руке – таким образом корзинка будет еще большеудалена от ее персоны.
Ее нисколько не удивило, когда лорд Марчмэн извинился и непоявлялся в гостиной до самого ужина. Не удивило ее и то, что за ужином он былзадумчивым и невеселым. Однако ее не смутило его молчание, и с самым серьезнымвидом она рассуждала о разнице между английской и французской модой и о том,что перчатки нужно делать только из самой лучшей лайки. Когда эти темы былиисчерпаны, Элизабет порадовала его подробным описанием всех платьев, какиеповидала на своем веку. К концу ужина она даже немного охрипла, но добиласьвесьма обнадеживающих результатов – вид у лорда Марчмэна был весьма озадаченныйи сердитый.
– По-моему, он призадумался, стоит ли делать вам предложение,миледи, – сказала Берта, когда они остались наедине.
– А по-моему, он весь ужин раздумывал, как бы убить менязавтра за обедом, – смеясь, ответила Элизабет. Больше она ничего не успеласказать, потому что вошел дворецкий и объявил, что лорд Марчмэн желаетпереговорить с леди Кэмерон у себя в кабинете.
Элизабет приготовилась к еще одной битве умов – или безумия,мысленно улыбнулась она – и проследовала за дворецким через темный холл впросторный кабинет. Граф ждал ее за письменным столом, расположившись в большомкожаном кресле.
– Вы хотели меня видеть, – начала Элизабет, входя в кабинет,но зацепилась волосами за какой-то предмет, висевший на стене. Она повернулаголову, ожидая увидеть какой-нибудь портрет, но оказалась нос к носу с огромнойголовой медведя. На этот раз из ее груди вырвался непритворный вскрик, хотябольше от неожиданности, чем от страха.
– Он совершенно мертв, – усталым голосом сказал граф, глядя,как она, прижав руку ко рту, пятится от его самого дорогого трофея.
Элизабет оправилась на удивление быстро и, оглядев стену,увешанную охотничьими трофеями, повернулась к графу.
– Вы можете убрать руку ото рта, – напомнил он. Она закусилагубу, чтобы не рассмеяться, и кинула на него еще один испепеляющий взгляд. Скаким бы удовольствием Элизабет послушала, как он выслеживал этого медведя илигде ему удалось встретить такого огромного кабана, но вместо этого онапроизнесла тихим, загробным голосом:
– Прошу вас, милорд, скажите, что не от вашей руки погиближе эти несчастные создания.
– Боюсь, что от моей. А если точнее, то от моего ружья.Садитесь, пожалуйста. – Кивком головы он указал ей на мягкое кресло-качалкунапротив своего стола, и Элизабет устроилась в нем с максимальным комфортом.
– Будьте добры, скажите мне, – сказал лорд Марчмэн, и взглядего смягчился, когда он посмотрел на ее прелестное, приподнятое вверх лицо, – вслучае если мы поженимся, как вы мыслите себе нашу совместную жизнь?
От этого неожиданно прямого вопроса Элизабет несколькорастерялась и одновременно прониклась к лорду Марчмэну уважением. Сделавглубокий вздох, она постаралась детально описать тот образ жизни, который, наее взгляд, должен был вызывать у него максимальное отвращение.