— Пойдем покажу. — Я здорово разозлилась на Криса.Что он смыслит в детях?

— Ты не пустишь воду, Джилл? Мне надо кое-что взять изсумки.

Я круто развернулась. Интересно, какие еще будутприказания?.. Да, сэр, мистер Крис, сэр… Ванна готова, ваша честь, сэр… Самнапускай воду в свою проклятую ванну…

Он вернулся в ванную абсолютно голый. Кожа под плавками былазаметно белее остального тела, хотя лето давно кончилось.

— Погляди-ка на меня.

— Крис, без глупостей…

— Живей, раздевайся и полезай в ванну.

— Я мылась перед тем, как ехать в аэропорт. Пойдураспакую вещи.

— Я сам их распакую. Раздевайся и быстро в ванну! Яхочу полюбоваться на твой животик.

— Крис, я не хочу мыться.

— Нет, хочешь. Пошевеливайся, детка… — Он залез в воду ипосмотрел на меня снизу вверх. Взгляд у него при этом был весьмаоткровенный. — Так и быть, можешь снять шляпу, хоть она мне нравится.

— Спасибо. Ладно, о'кей… — Я стала раздеваться,чувствуя себя до крайности глупо.

Крис придирчиво осмотрел меня и протянул руку, помогаязалезть в ванну.

— А ты действительно беременна.

— Да неужели?

— Джилл, потрешь мне спину?

— Конечно, — ответила я и принялась намыливатьего, улыбаясь при виде знакомых родинок и веснушек. Можно было на памятьсоставить их карту. Я знала и его душу, и его тело. Каждый дюйм. Каким счастьембыло изучать это… Если бы кто-нибудь неделю назад сказал мне, что на следующийдень после Дня благодарения я буду тереть спину Крису Мэтьюзу, это вызвало бы уменя гомерический смех. Но тем не менее это случилось, и я улыбалась от уха доуха.

— Чему улыбаешься, маленькая толстушка?

— Какая я тебе толстушка?

— Толстушка, толстушка. Так чему ты улыбаешься?

— Ничему. Нам. Тебе. Как хорошо, что ты вернулся, Крис…Телефонные разговоры — это совсем другое, никакого сравнения. Я цеплялась ксловам и забывала про взгляд, про выражение лица, с которым эти словаговорились, а ты ведь не мог передать это по телефону. Я ужасно соскучилась потебе.

— Ага, я знаю. — И тут в ванной неслышно возниклатень Мэрлин. Я знала, что Крис думает и о ней тоже. Она примостилась на краю ивыдувала мыльные пузыри…

— О'кей. А теперь потри мне грудь.

— Хватит, Крис. Это ты и сам можешь.

— Нет, не могу. Я хочу, чтобы это сделала ты. Потригрудь. Слушай, не могла бы ты в понедельник купить мне другое мыло? Не переношузапаха орхидей.

— Это не орхидея, а гардения. От Мэгнина.

— Все равно. Купи что-нибудь в обыкновенной бакалейнойлавке.

— Ты плебей.

— Может, я и плебей, но не гомик. Не хочу я благоухатьгарденией. А теперь потри мне грудь.

Я послушно намылила Криса и незаметно прильнула к его губам.Он улыбался.

— Иди сюда, маленькая толстушка… Иди сюда, ты…

Мы вымазались мылом с головы до ног, как в какой-то смешнойфранцузской комедии, пытались заниматься любовью, чуть не захлебнулись, залиливодой весь пол и смеялись, как дети.

— Давай… — Крис вытолкнул меня из ванны всю в мыльнойпене, мы улеглись на пол и овладели друг другом.

А потом мы долго лежали и блаженно улыбались…

— Крис…

— Да, малышка?

— Я люблю тебя.

— Знаю. Я тоже люблю тебя. — Он легонько стиснулменя и поднялся. — Я хочу принять душ и наконец смыть с себя это проклятоемыло. Стакан молока найдется?

— Конечно. — Жизнь снова вошла в нормальное русло.Крис пел, стоя под душем, а я, вся в мыле, со вздувшимся животом, стояла накухне обнаженная и наливала в стакан молоко. И тут мне вспомнился Гордон. Нет,наши отношения с ним не шли ни в какое сравнение с тем, что связывало меня иКриса. С меня словно сошла старая кожа и наросла новая. Казалось, все мечтыбыли утрачены безвозвратно, но они все-таки вернулись…

Поставив стакан с молоком на раковину, я прошла в спальню, аКрис продолжал нежиться под душем. Вдруг зазвонил телефон.

— Джиллиан? Как насчет ленча?

О господи, Гордон! Что ему сказать? А, ладно, Крис все равнов ванной, он ничего не услышит…

— Не могу. Кое-что произошло. Похоже, наш уик-энднакрылся.

— Что-нибудь скверное?

— Нет, но я не смогу выйти из дома. Встретимся впонедельник.

— Правда, ничего серьезного?

— Правда, правда. Не беспокойся. Извини, Гордон, мнедействительно очень жаль.

— Ну что ж… Мне тоже есть чем заняться. Увидимся впонедельник. Но я все же позвоню тебе попозже. До свидания.

— Кто это был? — донеслось из ванной. Крис пилмолоко. Я не слышала, когда он выключил душ.

— Подруга из редакции.

— Ох-х… Неужели у маленькой толстушки завелся любовник?

— Нет. Слушай, перестань называть меня маленькойтолстушкой.

— О'кей. — И он наградил меня поцелуем. Интересно,почему Крис всюду чувствует себя как дома? Впрочем, это вполне в его стиле. Недовольнобормоча себе под нос, я отправилась в ванную смывать мыло. Меня одолевали мыслио Гордоне и Крисе. Нет, Гордон не был моим любовником. Это определение к немуне подходило. Так же, как не подходили к ситуации слова «ничего серьезного». Ясолгала обоим, и это мне не нравилось. Похоже, этот месяц скучным не будет…

Вернувшись в спальню, я получила от Криса шлепок.

— Натягивай тряпье, Джилл. Я хочу прогуляться.

— Хорошо, любимый…

Тут хлопнула входная дверь, и на всю квартиру раздался вопльСаманты.

— Дядя Криц! Дядя Криц!.. Хай, мамочка. Угадай, кого явидела по дороге домой? Гор-р-р-до-на… — Она перекатывала «р-р-р» так, словново рту у нее были мраморные шарики. — Я сказала ему, что приехал дядяКриц, а он ответил: «Очень хорошо» — и велел передать привет.

О черт… Ничего себе День благодарения… В эту минуту ячувствовала себя… нет, не индейкой. Мокрой курицей.

Я в нерешительности стояла под дверью кабинета Гордона,понятия не имея, что ему сказать.

— Вам помочь, миссис Форрестер?

Поймав на себе любопытный взгляд секретарши, я осторожновзялась за ручку двери, легонько постучала, переступила порог… и застыла наместе. Там шло совещание. От взгляда Гордона меня бросило в дрожь.

— Да, Джиллиан? — Его бородатое лицо было строгим,а глаза — холодными и бесстрастными.