«Я не лучше Милочки», — внезапно подумала она,припомнив вдруг, как все — а сама она еще пуще других — высмеивали развязноеповедение Милочки. Ей живо представилось глупое хихиканье Милочки, повисшей наруке у какого-нибудь очередного кавалера, припомнились ее неуклюжие ужимки, иона почувствовала, как в ней снова закипает злоба — злоба на себя, на Эшли, навесь мир. Она ненавидела себя и ненавидела всех за свою первую детскуюотвергнутую любовь и за свое унижение. В ее чувствах к Эшли немного подлиннойнежности сплелось с большой долей тщеславия и самодовольной уверенности в силесвоих чар. Она потерпела поражение, но сильнее, чем горечь этого поражения, былстрах: что, если она сделалась теперь всеобщим посмешищем? Может быть, онасвоим поведением так же привлекала к себе внимание, как Милочка? Может быть,все смеются над ней? При этой мысли по спине у нее пробежала дрожь.

Рука ее упала на маленький столик, стоявший возле кресла,пальцы машинально сжали вазу для цветов, на которой резвились два фарфоровыхкупидона. В комнате было так тихо, что ей захотелось закричать, сделать что-то,чтобы нарушить эту тишину: ей казалось — еще мгновение, и она сойдет с ума. Онасхватила вазу и что было сил запустила ею в камин. Пролетев над диваном, вазаударилась о мраморную каминную полку и разбилась на мелкие осколки.

— Ну, это уж слишком, — прозвучало из-за спинки;дивана. От неожиданности и испуга Скарлетт на миг лишилась дара речи яухватилась за кресло, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, а с диванаподнялся Ретт Батлер и отвесил ей преувеличенно почтительный поклон.

— Уж? достаточно неприятно, когда твой послеобеденныйсон нарушают таким обменом любезностей, какой я вынужден был услышать, но зачемже еще подвергать мою жизнь опасности?

Это было не привидение. Это в самом деле был он. Но божемилостивый, он же все слышал! Призвав на помощь все свое самообладание,Скарлетт постаралась произнести с видом оскорбленного достоинства:

— Сэр, вы должны были оповестить о своем присутствии!

— В самом деле? — Белые зубы сверкнули, темныеглаза открыто смеялись над ней. — Но ведь это вы вторглись в мою обитель.Будучи принужден дожидаться мистера Кеннеди и чувствуя, что я, по-видимому,персона нон грата среди собравшихся здесь, я благоразумно освободил их, отсвоей нежелательной особы и удалялся сюда, полагая, что тут меня не потревожат.Но, увы! — Он пожал плечами и негромко рассмеялся.

А в ней снова начинало закипать бешенство при мысли о том,что этот грубый, наглый человек мог слышать все — все ее слова, которые она теперьценой жизни хотела бы вернуть назад.

— Подслушивать! — возмущенно начала она.

— Подслушивая, можно порой узнать немало интересного ипоучительного, — ухмыляясь, перебил он ее. Имея большой опыт по частиподслушивания, я…

— Сэр, вы не джентльмен, — отрезала она.

— Очень, тонкое наблюдение, — весело, заметилон. — Так же, как и; вы, мисс, — не леди, — По-видимому, оннаходил ее крайне забавной, так как снова негромко рассмеялся. — Разве,леди может так поступать и говорить то, что мне довелось здесь услышать?Впрочем, настоящие леди редко, на мой взгляд, бывают привлекательными. Я легкоугадываю их мысли, но у них не хватает смелости или недостатка воспитанностисказать то, что они думают. И это временами становится скучным. Но вы, дорогаямисс О’Хара, вы — женщина редкого темперамента, восхитительного темперамента, вя снимаю веред вами шляпу. Я отказываюсь понимать, чем элегантный мистер Уилксмог обворожить девушку столь пылкого нрава, как вы. Он должен был быколенопреклоненно благодарить небо за то, что девушка, обладающая такой — какэто; он изволил выразиться? — «неуемной жаждой жизни», потянулась к нему,а этот малодушный бедняга…

— Да вы не достойны смахнуть пыль с его сапог! — вярости выкрикнула она.

— А вы будете ненавидеть его до самой смерти! — Онснова опустился на диван, и до нее долетел его смех.

Она убила бы его, если бы могла. Но ей оставалось толькоуйти, что она, и сделала, изо всех сил стараясь сохранить достоинство и с шумомзахлопнув за собой тяжелую дверь.

Скарлетт так быстро взлетела вверх по лестнице, что наплощадке едва не потеряла сознание. Она стала, ухватившись за перила, чувствуя,что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди: боль, гнев, обида раздирали еедушу. Она старалась вздохнуть поглубже, но Мамушка, слишком добросовестнозатянула на ней корсет. Что будет, если она сейчас лишится чувств и ее наедутздесь, на лестнице? Что все подумают? О, все, что угодно — все они: и Эшли, иэтот мерзкий Батлер, и все эти гадкие, завистливые девчонки! Впервые в жизниона пожалела, что не носит с собой нюхательных солей, как другие дамы, но у неедаже флакончика такого не было. Она всегда гордилась тем, что никогда не падаетв обморок. Нет, она не допустит себя до этого и сейчас!

Мало-помалу ощущение дурноты стало проходить. Еще немножко,и она совсем придет в себя, незаметно проскользнет в маленькую гардеробнуюрядом со спальней Индии, распустит корсет, а потом тихонько прикорнет накровати подле кого-нибудь. Она старалась унять сердцебиение и придать своемулицу спокойное выражение, понимая, что, вероятно, у нее сейчас совсем безумныйвид. Если кто-нибудь из девушек не спит, они сразу смекнут: с ней что-тонеладно. А этого нельзя допустить, никто ничего не должен заподозрить.

В большое окно на площадке лестницы ей был виден задний двори мужчины, отдыхавшие там в креслах под деревьями и в беседке. Как оназавидовала им! Какое счастье быть мужчиной и не знать этих страданий, которыевыпали: ей сейчас на долю!

Чувствуя, как слезы жгут ей глаза, и все еще испытываялегкую дурноту, она вдруг услышала дробный стук копыт по гравию подъезднойаллеи и мужской взволнованный голос, громко осведомлявшийся о чем-то у слуг.Снова послышался звук рассыпающегося под копытами гравия, и Скарлетт увиделавсадника, скакавшего по лужайке к группе развалившихся в креслах под деревьямимужчин.

Какой-то запоздалый гость. Только зачем его конь топчетгазон, которым так гордится Индия? Человек этот был ей незнаком, но когда онспешился и схватил за плечо Джона Уилкса, она увидела, что он крайне взволновани возбужден. Все столпились вокруг, него, высокие бокалы с вином и пальмовыевеера были забыты на столах и на траве. Даже сюда до нее долетали напряженные,взволнованные, вопрошающие голоса мужчин. Потом над всем этим нестройнымгомоном взлетел ликующий, словно на охоте, в гоне, возглас Стюарта Тарлтона:

— Эге-ге-гей!

Так Скарлетт, сама о том не подозревая, впервые услышалабоевой клич мятежников. Она увидела, как четверо братьев Тарлтонов, а за ними иФонтейны отделились от группы гостей и бегом устремились к конюшне, крича находу:

— Джимс! Эй, Джимс! Седлай, живо!