«Я не поеду домой» — подумала она. — Я останусь здесь язаставлю их пожалеть о том, что они тут наговорили. И ничего ее скажу маме.Никому не скажу, никогда». Она собралась с духом и повернулась, чтобывозвратиться в дом, подняться по лестнице и зайти в какую-нибудь другуюспальню.

И в эту минуту она увидела Чарльза, входившего в дом спротивоположной стороны. Заметив ее, он быстро направился к ней. Волосы у негорастрепались, лицо стало пунцовым от волнения.

— Вы слышали, что произошло? — еще издали крикнулон. — Слышали, какую новость привез нам Пол Уилсон? Он только чтоприскакал из Джонсборо.

Он с трудом перевел дыхание и шагнул к ней. Она молчала ясмотрела на него во все глаза.

— Мистер Линкольн поставил под ружье солдат — я имею ввиду волонтеров. Семьдесят пять тысяч! Опять этот мистер Линкольн! Неужели мужчинытак-таки не в состоянии думать ни о чем По-настоящему важном? И этот дурак,по-видимому, ждет, что она будет страх как взволнована выкрутасами мистераЛинкольна, когда сердце ее разбито, а репутация висит на волоске!

Чарльз смотрел на нее с удивлением. Он заметил, что онабледна как мел, а в ее чуть раскосых зеленых глазах бушует пламя. Такогогорящего взора, такого пылающего внутренним жаром девичьего лица ему ещеникогда не доводилось видеть!

— Простите мое недомыслие, — произнес он. — гЯ должен был подготовить вас. Я не подумал о том, как женщины чувствительны.Простите, что я вас так расстроил. Вам дурно? Принес ты воды?

— Не надо, — сказала Скарлетт и изобразила подобиеулыбки.

— Пойдемте, посидим на скамейке, — предложил он ивзял ее под локоть.

Она кивнула, и он бережно помог ей спуститься по ступенькамверанды и повел через газон к чугунной скамье под огромным дубом напротив входав дом. «Какие нежные, хрупкие создания женщины! — думал Чарльз. — Приодном упоминании о войне, о жестокости они могут лишиться чувств». Эта мысльусилила в нем сознание собственной мужественности, и он с удвоеннойзаботливостью усадил Скарлетт на скамью. Ее странный вид поразил его, и вместес тем ее бледное и какое-то исступленное лицо было так красиво, что у него жаркозабилось сердце. Неужели ее взволновала мысль, что он может уйти на войну? Нет,он слишком много возомнил о себе. Но почему же она так странно смотрит на него?Почему так дрожат ее пальцы, теребя кружевной платочек? И густые темные ресницытрепещут — совсем как в его любимых романах, — словно от смущения изатаенной любви.

Три раза он откашливался, хотел заговорить и не мог. Онопустил глаза — ее пронзительный взгляд, казалось, прожигал его насквозьзеленым огнем, и вместе с тем она смотрела на него, словно бы его не видя.

«Он очень богат, живет в Атланте, родители умерли, никто небудет мне докучать, — пронеслось у нее в голове, и тут же начал созреватьплан. — Если я сейчас соглашусь стать его женой, то тем самым сразу докажуЭшли, что нисколько он мне не нужен, что я просто дурачилась, хотела вскружитьему голову. А Милочку это, конечно, убьет. Больше ей уже не удастся подцепитьсебе поклонника, и все умрут со смеху, гляди на нее. И Мелани тоже не очень-тообрадуется — она ведь так любит брата. И я насолю этим и Сью я Бренту…» Почемуей хотелось им насолить, она и сама не очень понимала — может быть, потому, чтоу них такие противные сестры. «То-то я утру им всем нос, когда приеду сюда в гостив элегантно» ландо с кучей новых туалетов и у меня будет собственный дом.Больше им уже никогда, никуда не удастся посмеяться надо мной.

— Конечно, предстоят бои, — произнес наконецЧарльз после еще двух-трех неудачных попыток заговорить, — но вы не тревожьтесь,мисс Скарлетт, война закончится в один месяц, услышите, как они взвоют! О да,они взвоют! И я ни за какие блага в мире, не хочу остаться от этого в стороне.Боюсь только, что бал сегодня может сорваться, поскольку в Джонсборо назначенсбор Эскадрона. Тарлтоны поехали оповестить всех. Дамы, конечно, будутогорчены.

— О! — проронила Скарлетт, не сумев подыскатьничего более вразумительного, но ее собеседник удовлетворился и этим.

Самообладание начинало возвращаться к ней, мыслипрояснялись. Странный холод сковал ее душу, и ей казалось, что отныне уже ничтоне согреет ее вновь. Почему бы ей не выйти замуж за этого красивого, пылкогомальчика? Он не хуже других, а ей теперь все равно. Ничто уже никогда не будетей мило, доживи она хоть до девяноста лет.

— Я только еще никак не могу решить, вступить ли мне вЮжно-Каролинский легион мистера Уэйда Хэмптона или в сторожевое охранениеАтланты.

— О! — снова пролепетала она, их глазавстретились, и взмах ее ресниц решил его судьбу.

— Вы согласны ждать меня, мисс Скарлетт? Это было бынеизъяснимым счастьем для меня — знать, что вы ждете моего возвращения домой спобедой! — Затаив дыхание, он ожидал ответа, видел, как улыбка шевельнулауголки ее рта, заметил в первый раз тень какой-то горечи в этой улыбке, и его потянулоприкоснуться губами к ее губам. Ее рука, чуть влажная и липкая от пота,скользнула в его ладонь.

— Я не хочу ждать, — сказала она, и взор еезатуманился. Он сидел, сжимая ее руку, приоткрыв от изумления рот. Искоса,украдкой наблюдая за ним, Скарлетт холодно подумала, что он похож наудивленного лягушонка. Он что-то пробормотал, запинаясь, закрыл рот, сноваоткрыл и опять стал пунцовым, как герань.

— Могу ли я этому поверить — вы любите меня? Она ничегоне ответила, просто опустила глаза, и Чарльза, схватил восторг, тут жесменившийся невероятным смущением. Наверное, мужчина не должен задавать девушкетаких вопросов, И девушке, наверное, не пристало на них отвечать. Посвойственной ему робости он еще ни разу не отваживался на такие объяснения и совсемрастерялся, не зная, как поступить. Ему хотелось петь» кричать, прыгать погазону, сжать Скарлетт в объятиях, хотелось броситься рассказывать всем, чтоона, любит его. Но он только еще крепче сжал ее руку, отчего кольца больновпились ей в пальцы.

— Мы, поженимся сейчас, мисс Скарлетт?

— Угу, — пробормотала она, перебирая складкиплатья.

— Мы можем сыграть свадьбу в один день с Мел…

— Нет, — быстро сказала она, сердито сверкнув нанего глазами.

Чарльз понял, что снова попал впросак. Ну конечно, для каждойдевушки свадьба — это большое событие, и она не захочет делить свой триумф скем-то еще. Как она добра, что прощает ему все его промахи! Ах, если бы ужестемнело и он под покровом благодатных сумерек мог осмелиться поцеловать ееруку и сказать ей все те слова, что жгли ему язык.

— Когда вы позволите мне поговорить с вашим отцом?

— Чем скорее, тем лучше — ответила она, думая лишь отом, чтобы он оставил в покое ее руку, прежде чем она будет вынуждена его обэтом попросить.