— Именно он убил Бореля из Драседки в битве ПаденияОбраза.

— Да, я так и поняла, — проговорила она.

— После войны он присоединился к королевской миссии,что прибыла сюда для заключения Договора.

— Мне это известно, — кивнула Гилва.

— Вскоре после того он исчез, и, казалось, никто незнает, куда он делся. Какое-то время я полагал, что отец мертв. Позже, однако,я обнаружил свидетельства того, что он жив, но где-то заточен. Ничего не можешьмне поведать?

Неожиданно Гилва отвернулась.

— Это оскорбительно, — заявила она. — Намекза твоими словами…

— Прости, но я должен был спросить.

— Мы — благородный Дом. Мы допускаем превратностивойны. Однако когда битва закончена, все обиды остаются позади.

— Я прошу прощения, — повторил я. — Знаешь,мы даже в родстве со стороны моей матери.

— Знаю, — сказала она, отворачиваясь. — Наэтом все, принц Мерлин?

— Да, — ответил я. — Куда мне тебя доставить?

Гилва помолчала секунду, потом промолвила:

— Ты говорил, у тебя два вопроса.

— Забудь. Насчет второго я передумал.

Она вновь повернулась ко мне:

— Почему? Почему я должна забыть? Из-за того, что язащищаю честь семьи?

— Нет. Просто я тебе верю.

— Ну и?..

— Это может повредить еще кое-кому.

— Ты полагаешь, что эго опасно, и потому решил неспрашивать меня?

— Многое из происходящего непонятно, а потому можетоказаться опасным.

— Ты опять хочешь обидеть меня?

— Боже упаси!

— Задавай свой вопрос.

— Придется кое-что показать тебе.

— Давай.

— Даже если придется карабкаться на дерево?

— Какая разница?

— Следуй за мной.

И тогда я повел ее к дереву и взобрался на него, что в моемнынешнем обличье оказалось делом чрезвычайно простым. Она следовала прямо замной.

— Выше есть путь, — сказал я. — Я уже готовследовать им. Дай мне несколько секунд, чтобы на том конце освободить место.

Я подался еще чуть выше — и был таков. Шагнув в сторону, ябыстро осмотрел часовню. Похоже, никаких изменений…

Затем рядом возникла Гилва, и я услышал резкий вдох.

— Ух ты!

— Я знаю, на что смотрю, — сказал я, — но незнаю, что вижу, если ты меня понимаешь.

— Это храм, — промолвила она, — посвященныйдуху одного из членов королевского Дома Амбера.

— Да, речь идет о моем отце Корвине. Это то, на что ясмотрю. Но что я вижу? Почему, в конце концов, подобная вещь оказывается здесь,во Дворе?

Гилва медленно пошла вперед, глядя на алтарь.

— Вдобавок могу сообщить, что это не единственныйподобный храм, который я видел по возвращении.

Она протянула руку и тронула рукоять Грейсвандира. Заглянувпод алтарь, обнаружила запас свечей. Выбрав серебряную и укрепив ее в гнездеодного из подсвечников, Гилва зажгла свечу от другой и поставила уГрейсвандира. При этом она что-то бормотала, но я не различал слов.

Когда она вновь повернулась ко мне, на лице ее сияла улыбка.

— Мы оба выросли здесь, — сказал я. — Как жеполучилось, что ты, похоже, во всем разбираешься, тогда как я ничего непонимаю?

— Ответ весьма прост, мой господин, — проговорилаГилва. — Ты уехал сразу после войны искать образования в других землях. Асвятилище — часть того, что возникло в твое отсутствие.

Она взяла меня за руку и подвела к скамье.

— Никто не ожидал, что мы проиграем ту войну. Насслишком долго убеждали, что Амбер — совсем не грозный противник.

Мы уселись.

— В конце концов поднялась большая смута, —продолжила Гилва, — вызванная той политикой, что привела к поражению ипоследующему Договору. Хотя ни один Дом и ни одна группировка не моглинадеяться на свержение правящей коалиции — тебе ведь известен консерватизмВладык Края. Потребовалось бы много, очень много усилий, чтобы объединитьбольшинство против короны. Но недовольство приняло другие формы. Народ былзачарован нашими покорителями. Закипела торговля военными сувенирами, на урарасходились биографии членов правящей семьи Амбера… В конце концов все этопреклонение приняло форму культа. Стали возникать подобные домашние часовни,посвященные тем представителям Амбера, чьи добродетели приглянулись хозяину.

Гилва помолчала, изучая мое лицо.

— Это слишком сильно отдавало религией, — затемпродолжила она, — а с незапамятных времен единственной религией воВладениях был Путь Змея. И Свайвилл, руководствуясь очевидными политическимицелями, объявил культ Амбера вне закона, как еретический. Это оказалосьошибкой. Не делай он ничего, мода быстро прошла бы сама собой. Хотя, конечно,сказать наверняка трудно… Так или иначе, объявленный вне закона, культ сноваушел в подполье, и люди стали относиться к нему еще серьезнее — как к символунедовольства. Понятия не имею, сколько культовых часовен спрятано в Домах, носовершенно ясно, что перед нами — одна из них.

— Чудесный социологический феномен, — произнеся. — А твой кумир — Бенедикт.

Гилва рассмеялась:

— Нетрудно было догадаться.

— На самом деле часовню описал мне мой брат Мандор. Онутверждал, что забрел туда на вечеринке в Драседке, не зная, что это такое.

Она усмехнулась.

— Он, должно быть, проверял тебя. Занятия эти долгоевремя были общеизвестны. И я случайно знаю, что он и сам приверженец культа.

— Правда? Откуда же ты знаешь?

— В былые дни Мандор не делал из этого тайны — вплотьдо всеобщего запрета.

— А кто мог быть его личным покровителем? —осведомился я.

— Принцесса Фиона.

Все чудесатее и чудесатее…

— И ты действительно видела часовню, ей посвященную?

— Да. До запрета принято было приглашать на службыдрузей — всякий раз, когда тебя особенно тошнило от королевской политики.