— "Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощадыникто не желает!" — донеслось с буксира.

— Стреляйте, стреляйте! — воскликнул Фандорин,увидев, как у Акробата в руках вспыхивает маленький огонёк, похожий набенгальский. — Это динамитная шашка!

Но было поздно. Шашка полетела в трюм баржи, а фальшивыйштабс-капитан, дёрнув с борта спасательный круг, прыгнул в реку.

Секунду спустя баржа вздыбилась, переломленная надвое несколькимимощными взрывами. Передняя половина подпрыгнула и накрыла собою буксир. Ввоздух летели куски дерева и металла, по воде растекалось пылающее топливо.

— Ложи-ись! — отчаянно заорал поручик, но жандармыи без команды уже попадали на землю, прикрыв голову руками.

Подле Фандорина в землю врезалось согнутое винтовочное дуло.Брянцев с ужасом смотрел на шлёпнувшуюся рядом с ним ручную гранату. Та бешеновертелась, поблёскивая фабричной смазкой.

— Не бойтесь, не взорвётся, — сказал емуинженер. — Она без взрывателя.

Офицер сконфуженно поднялся.

 Все целы? — браво рявкнул он. — Выходистроиться, перекличка. Эй, фельдфебель! — крикнул, сложив рукирупором. — Твои как?

— Одного зацепило, вашбродь! — донеслось с тогоберега.

На этой стороне обломками зашибло двоих, но несильно.

Пока перевязывали раненых, инженер вернулся к мосту, гдедавеча приметил будку бакенщика.

Назад, к месту взрыва, приплыл на лодке. Грёб бакенщик,Фандорин же стоял на носу и смотрел на щепки и масляные пятна, которыми былапокрыта вся поверхность реки.

— Позволите к вам? — попросился Брянцев. Минутуспустя, уже оказавшись в лодке, спросил. — Что вы высматриваете? Господареволюционеры на дне, это ясно. После приедут водолазы, поднимут трупы. И груз— сколько найдут.

— Здесь глубоко? — повернулся инженер к гребцу.

— Об эту пору сажени две будет. Местами даже три.Летом, как солнце нажарит, помельчает, а пока глыбко.

Лодка медленно плыла вниз по течению. Эраст Петрович всё неотрывал глаз от воды.

— Этот, что шашку кинул, отчаянный какой, — сказалБрянцев. — Не спас его круг. Глядите, вон плывёт.

И в самом деле, впереди на волнах покачивалось красно-белоепробковое кольцо.

— Ну-ка, г-греби туда!

— На что он вам? — спросил поручик, глядя, какФандорин тянется к спасательному кругу.

Эраст Петрович снова не удостоил говорливого офицераответом. Вместо этого пробормотал:

— Угу, вот ты где, голубчик.

Потянул круг из воды, и стало видно, что с внутреннейстороны к нему привязана красная резиновая трубка.

— Знакомый фокус, — усмехнулся инженер. —Только в древности использовали бамбук, а не резиновый провод с выдернутымсердечником.

— Что это за клистирная трубка? Какой ещё фокус?

— Хождение по дну. Но я вам сейчас покажу фокус ещёинтересней. Засекаем время. — И Фандорин сдавил трубку пальцами.

Прошла минута, потом вторая.

Поручик смотрел на инженера с все возрастающим недоумением,инженер же поглядывал то на воду, то на секундную стрелку своих часов.

— Феноменально, — покачал он головой. — Дажедля них…

На середине третьей минуты саженях в пятнадцати от лодки изводы вдруг показалась голова.

— Греби! — крикнул Фандорин лодочнику. —Теперь возьмём! Если не остался на дне — возьмём!

И, разумеется, взяли — спасаться бегством хитроумномуАкробату было некуда. Он, впрочем, и не сопротивлялся. Пока жандармы вязали емуруки, сидел с отрешённым лицом, прикрыв глаза. С мокрых олос стекалигрязноватые струйки, к рубашке прилипла зелёная тина.

— Вы сильный игрок, но вы проиграли, — сказалпо-японски Эраст Петрович.

Арестованный открыл глаза и долго рассматривал инженера. Таки неясно было, понял он или нет.

Тогда Фандорин наклонился и произнёс странное слово:

— Тамба.

— Что ж, амба так амба, — равнодушно обронилАкробат, и это было единственное, что он сказал.

* * *

Молчал он и в Крутицкой гарнизонной тюрьме, куда егодоставили с места задержания.

Вести допрос съехалось всё начальство — и жандармское, ивоенно-судебное, и охранное, но ни угрозами, ни посулами от Рыбникова недобились ни слова. Тщательно обысканный и переодетый в арестантскую робу, он сиделнеподвижно. На генералов не смотрел, лишь время от времени поглядывал на ЭрастаПетровича Фандорина, который участия в допросе не принимал и вообще стоялпоодаль.

Промучившись с упрямцем весь день до самого вечера,начальники велели увести его в камеру.

Камера была специальная, для особенно опасных злодеев. РадиРыбникова приняли и дополнительные меры предосторожности: койку и табуретзаменили тюфяком, вынесли стол, керосиновую лампу убрали.

— Знаем мы японцев, читали, — сказал комендантФандорину. — Расшибёт себе башку об острый угол, а нам отвечай. Иликеросином горящим обольётся. Пускай лучше при свечечке посидит.

— Если такой ч-человек захочет умереть, помешать емуневозможно.

— Очень даже возможно. У меня месяц назад одинанархист, ужас до чего отпетый, две недели пролежал спелёнутый, как младенец. Ирычал, и по полу катался, и пробовал башку об стенку расколотить — не желал нависелице подохнуть. Ничего, сдал голубчика палачу, как миленького.

Инженер брезгливо поморщился, бросил:

— Это вам не анархист. — И ушёл, чувствуянепонятную тяжесть на сердце.

Загадочное поведение арестанта, который вроде бы сдался, а вто же время явно не собирался давать показания, не давало инженеру покоя.

* * *

Оказавшись в камере, Василий Александрович провёл некотороевремя за обычным для заключённого занятием — постоял под зарешеченным оконцем,глядя на кусочек вечернего неба.

Настроение у Рыбникова было хорошее.

Оба дела, ради которых он не остался на илистом дне Москвы-реки,а вынырнул на поверхность, были сделаны.

Во-первых, он убедился, что главная баржа, нагруженнаявосемьюстами ящиков, осталась необнаруженной.

Во-вторых, посмотрел в глаза человеку, о котором столькослышал и столько думал.