– То есть, нет, не простудился, а проспал… В общем,опоздал. Пришлось ждать следующего п-парохода…

Фандорин вдруг покраснел, сделался почти такого же оттенка,что повозка.

– Те-те-те! – с радостным удивлением воззрился нанего Доронин, сдвигая очки на кончик носа. – Покраснел! Вот тебе иПечорин. Не умеем лгать. Это превосходно.

Желчное лицо Всеволода Витальевича смягчилось, в тусклых, скрасноватыми прожилками глазах блеснула искорка.

– В формуляре не описка, нам и в самом деле всегодвадцать два года, просто мы изображаем из себя романтического героя, –промурлыкал консул, чем ещё больше сконфузил собеседника. И совсем разойдясь,подмигнул:

– Держу пари, какая-нибудь индусская красотка. Угадал?

Фандорин нахмурился и отрезал: «Нет», но более не прибавилни слова, так что осталось непонятным – то ли красотки не было, то ли была, ноне индусская.

Консул не стал продолжать нескромный допрос. От его прежнейнеприязненности не осталось и следа. Он взял молодого человека за локоть ипотянул к одноколке.

– Садитесь, садитесь. Это самое распространённое вЯпонии транспортное средство. Называется курума.

Эраст Петрович удивился, отчего это в коляску не запряженалошадь. В голове на миг возникла фантастическая картина: чудо-повозка,несущаяся по улице сама по себе, с оглоблями, выставленными вперёд наподобиеалых щупальцев.

Курума с видимым удовольствием приняла молодого человека, покачавего на потёртом, но мягком сиденье. Доронина же встретила негостеприимно –вонзила сломанную пружину в его и без того тощую ягодицу. Консул поёрзал,устраиваясь поудобнее, проворчал:

– Скверная душа у этой колесницы.

– Что?

– В Японии у каждой твари и даже у каждого предметаимеется собственная душа. Во всяком случае, так веруют японцы. По-научному этоназывается «анимизм»… Ага, вот и наши лошадки.

Трое туземцев, весь гардероб которых состоял из обтягивающихпанталон и скрученных жгутом полотенец на голове, дружно взялись за скобу,крикнули «хэй-хэй-тя!» и загрохотали по мостовой деревянными шлёпанцами.

– «Вот мчится тройка удалая по Волге-матушкереке», – приятным тенорком пропел Всеволод Витальевич и засмеялся.

Фандорин же приподнялся, держась рукой за бортик, ивоскликнул:

– Господин консул! Как можно ехать на живых людях! Это…это варварство!

Не удержал равновесия, упал обратно на подушку.

– Привыкайте, – усмехнулся Доронин. – Иначепридётся передвигаться пешком. Извозчиков здесь почти нет. А эти молодцыназываются дзинрикися, или, как произносят европейцы, «рикши».

– Но почему не использовать для упряжки лошадей?

– Лошадей в Японии мало, и они дороги, а людей много, иони дёшевы. Рикша – профессия из новых, лет десять назад про неё здесь неслыхивали. Колёсный транспорт считается тут европейским новшеством. Этакийбедолага пробегает за день вёрст шестьдесят. Зато плата по местным понятиямочень хорошая. Если повезёт, можно пол-иены заработать, это по-нашему рублишко.Правда, долго рикши не живут – надрываются. Годика три-четыре, и к Будде вгости.

– Это чудовищно! – передёрнулся Фандорин, даваясебе зарок никогда больше не пользоваться этим постыдным средствомпередвижения. – Так дёшево ценить свою жизнь!

– К этому вам придётся привыкнуть. В Японии жизнь стоиткопейку – и чужая, и своя собственная. А что им, басурманам, мелочиться? У нихведь Страшного Суда не предусмотрено, лишь долгий цикл перерождений. Сегодня,то бишь в нынешней жизни, тащишь на себе тележку, но если будешь тащить еёчестно, то завтра в куруме повезут уже тебя.

Консул засмеялся, но как-то двусмысленно, молодому чиновникув этом смехе послышалось не издевательство над туземными верованиями, а,пожалуй, нечто вроде зависти.

– Изволите ли видеть, город Йокогама состоит из трехчастей, – стал объяснять Доронин, показывая тростью. – Вон там, гдескученные крыши, Туземный город. Здесь, посередине, собственно Сеттльмент:банки, магазины, учреждения. А слева, за рекой – Блафф. Этакий кусочек добройстарой Англии. Все кто посостоятельней селятся там, подальше от порта. Вообщеже в Йокогаме можно существовать вполне цивилизованно, по-европейски. Имеетсянесколько клубов: гребной, крикетный, теннисный, скаковой, дажегастрономический. Кстати говоря, недавно открылся и атлетический. Полагаю, вамтам будут рады.

При этих словах он оглянулся назад. Следом за красной«тройкой» тянулся целый караван повозок с фандорийским багажом. Тащили их такиеже желтокожие кентавры, какую по двое, какую в одиночку. Замыкала кавалькадутележка, нагруженная атлетическими снарядами: там были и чугунные гири, ибоксёрская груша, и связка эспандеров, а сверху сверкал полированной сталью ужепоминавшийся велосипед – патентованный американский «Royal Crescent Tricycle».

– Все иностранцы кроме посольских сотрудников стараютсяжить не в столице, а у нас, – хвастался йокогамский старожил. – Темболее что до центра Токио по железной дороге всего час езды.

– Здесь и железная дорога есть? – уныло спросилЭраст Петрович, лишаясь последних надежд на восточную экзотику.

– Преотличная! – с энтузиазмом воскликнулДоронин. – Современный йокогамец теперь живёт так: по телеграфу заказываетбилеты в театр, садится в поезд и через час с четвертью уже смотрит спектакльКабуки!

– Хорошо хоть К-Кабуки, а не оперетку… – Новоиспечённыйвице-консул мрачно разглядывал набережную. – Послушайте, а где японки вкимоно, с веерами и зонтами? Я не вижу ни одной.

– С веерами? – усмехнулся ВсеволодВитальевич. – Сидят по чайным домам.

– Это такие туземные кафе? Там пьют японский чай?

– Можно, конечно, и чаю попить. Заодно. Но ходят тудаза другой надобностью. – Доронин изобразил пальцами циничную манипуляцию,которой можно было ожидать от прыщавого гимназиста, но никак не от консулаРоссийской империи – Эраст Петрович от неожиданности даже сморгнул. – Желаетенаведаться? Сам-то я от подобных чаепитий воздерживаюсь, но могупорекомендовать лучшее из заведений – называется «Девятый номер». Господаморяки им чрезвычайно довольны.

– Нет-нет, – заявил Фандорин. – Яп-принципи-альный противник продажной любви, а публичные дома почитаюоскорблением как для женского пола, так и для мужского.

Всеволод Витальевич с улыбкой покосился на вторичнопокрасневшего спутника, но от комментариев воздержался.

Эраст Петрович поскорее сменил тему: